Он не спорил. Он никогда не причислял себя к хорошим парням, иногда был груб и безжалостен, иногда угрюм, иногда даже мрачен и зол. Так бывает со всеми. Жизнь – она всегда похожа на волну, которая то поднимает наверх, то опрокидывает вниз. Он понимал, что пока он будет наверху, она будет с ним. Если окажется внизу – она уйдет. Такова C`est La Vie, как говорится.
И она всегда знала, что будет с ним только до тех пор, пока ее будет это устраивать. Она была хищницей – охотницей. Ее не сильно волновали красота или мужественность находящегося рядом с ней мужчины. Она признавала только материальное. Материальное правило миром – она это знала доподлинно. И готовилась проявить себя во всей красе с самого детства. Она всегда мечтала о богатстве и славе, и когда была возможность, прокладывала себе дорогу по головам других – таких же, как и она – ее конкуренток.
Сначала были кружки хорового пения и бальных танцев, потом – студия современной пластики и конкурсы детской красоты. Потом папа проплатил фотосессию в одном глянцевом журнале и наскреб денег, чтобы его дочь снялась в нескольких рекламных роликах. Борьба на кастинге была, как говорили, сверхнапряженной, но как всегда, деньги одержали верх.
Дальше – больше. Вперед, по карьерной модельной лестнице! Через некоторое время ее кое-кто даже стал узнавать. Она была счастлива, но время от времени червячок сомнения давал о себе знать. Пока что ее известность редко конвертировалась в деньги, и приходилось вести образ жизни совсем не такой, о котором она мечтала. Но красота, молодость и абсолютное отсутствие всяких принципов были по-настоящему грозным ее оружием. Которым она владела в совершенстве и пускала в ход, не задумываясь. Карьера потихоньку продвигалась вперед, и уже были значительные победы на амурном фронте. Мужчины ее любили – она была красива. И вот в один прекрасный день она оказалась с ним. Завоевать такого, как он, было для нее всего лишь делом техники. Не Аполлон и не Юлий Цезарь, и даже не Калигула. Невысокий нескладный «папик» – таких она обычно ела на завтрак, и даже без соли.
Он вошел в спальню. Она закончила краситься. Он критически осмотрел ее со всех сторон и подумал: «Действительно, шорты и майки – это ее все. Недаром она так их любит». В окно светило солнце. Веяло утренней прохладой. Она вышла на лоджию. Посмотрела вниз. Внизу было пусто, и только одинокий дворник возился со своей любимой газонокосилкой вдалеке у высокого каменного забора. Пахло свежестью и росой.
Он принял душ. Оделся – в первый раз за многие годы так, как хотел. На нем был строгий костюм-тройка шоколадного цвета, шикарный шелковый галстук в крупную розовую клетку и колониальные мягкие туфли производства Бангладеш. Она осталась в майке и шортах.
«Пора будить детей», – подумал он и направился к детским спальням. В коридорах уж хлопотали горничные и няньки. Он посмотрел на них и подумал: «Интересно, будет ли мне не хватать всего этого, или я спокойно переживу? А как она? Сколько времени пройдет до того момента, как она решит меня бросить? А с другой стороны, ну и что с того? Приспичит, так найду еще кого-нибудь, теперь я свободный человек!»
Детей разбудили. Младший плакал. Старший пытался спать сидя. «Придется им сегодня потерпеть», – подумал он и решительно направился во двор, где водители и швейцар дружно паковали чемоданы в багажные отсеки. Он посмотрел на небо. Солнечные лучи начинали лизать крышу особняка, наполняя воздух светом. Неподалеку суетилась охранники, подготавливая их отъезд.
Она вышла – красавица в шортах и майке без лифа. Она ловила на себе восхищенные взгляды. Следом вывели детей и усадили их на заднее сидение лимузина. Она поедет с детьми. Он – отдельно. Теперь уже не было смысла соблюдать формальности – они, наконец, почувствовали себя по-настоящему свободными. Майка и шорты – как хорошо! Даже лучше, чем галстук в розовую клетку!
Ворота особняка отворились, и колонна выкатила на широкую автомагистраль, ведущую в аэропорт. Набирая скорость, автомобили понесли их навстречу судьбе. Загорался новый день, который будет лучше, чем все предыдущие до него – он был в этом абсолютно уверен.
Жан Пьер, не торопясь, шел по пустынной улице. Скоро начиналась его смена в парижском метро. Вдруг мимом на огромной скорости пронеслись несколько автомобилей с тонированными стеклами, обдав его жарким воздухом и чуть не сбив с ног – он еле-еле успел отскочить в сторону и долго потом махал кулаками им вслед.
«Интересно, кто это такие, и куда они так летят в такую рань?» Он купил газету. С первой полосы на него смотрело улыбающееся тонкими безжизненными губами, похожее на бледную поганку лицо вновь избранного президента. Надпись над фотографией гласила: «Сегодня я выполнил главное свое предвыборное обещание и отправил своего предшественника вместе со всей семьей в ссылку на остров Эльба!» Жан Пьер рассеянно прочитал заголовок, свернул газету и засунул ее в задний карман джинсов. Настроение испортилось – он голосовал против. Но новая эра поборников социальной справедливости вступала в свои права и без его голоса.
– Ну, что, господа, завтра у нас соревнования, если кто не в курсе. Орлов, ты помнишь?
– Да, помню.
– А что такой голос заунывный? C таким голосом на соревнованиях делать нечего, только спать. Сила должна чувствоваться, сила и воля. Воля и разум. Разум и мозг. А мозг вместе с силой. Без этого никак. Тебе понятно?
– Да, понятно.
– Так-то лучше, а то прямо сонное царство какое-то. Груздев, а Груздев, живот-то подтяни, стыд и срам смотреть. Кто с таким животом тебя серьезно воспринимать-то будет? Плечи выпрями, голову выше, осанку держать. Ты спортсмен или кто? Извозчик на ярмарке тщеславия? Или Виниту на тропе войны под маскхалатом? Позор, просто позор! Корчиневич, где огонь в глазах? Заранее сдался, наверное? Ну, что молчишь, сказать нечего?
– Я не молчу.
– Да я вижу, как ты не молчишь. Воспитываешь из вас, воспитываешь бойцов, а все никак не получается. Эх, говорил мне в свое время мой наставник – не то уже поколение пошло, совсем не то. «Да, были люди в наше время, Не то, что нынешнее племя: Богатыри – не вы!» И прав ведь был. Вот и я тоже прав – сплошь кругом одна меланхолия и эти, как их, компьютеры с калькуляторами – совсем не с кем стало заниматься.
Пусто все кругом,
Мороз и сажа.
Мама пирожки печет,
Стужа.
Грусть.
Тоска.
Поземка.
Поле.
Что-то там еще.
С вами сам поэтом на нервической почве станешь! Кругом одни тухлые железные дровосеки! Без ума и фантазии. Как вы завтра играть собираетесь? C такой-то физической формой? Зачем мы, спрашивается, на сборы ездили, тренировались сутками? Зачем все это, если за день до соревнований у всех вид, как после тифозного барака с желтухой заразной? Протоклюев, что скажешь?
– Ну, не знаю. А что можно сказать?
– Вот и я не знаю. Сказать-то можно все, что угодно, да только смысл-то в этом какой? Эх, спинным мозгом чувствую, ждет нас провал по всем фронтам. Ладно, чего уж там, чему быть – того не миновать. Или, как там это по науке говорится? Всяк сверчок знай свой шесток! Или, не садился бы ты не в свои сани, овощ премудрый! Так, кто у нас еще не охвачен? Трошкин, а Трошкин, ау-уууу! Не спать! Давай-давай, разлепляй глазки, красавец-мужчина! Ай, маладца! Проснулся? Теперь, скажи-ка мне, Трошкин, как ты завтра собираешься побеждать?