— Я спрошу иначе, — сказала Юки. — Вы угрожали ответчице? Лишали ее пищи, воды или сна?
— Нет.
— Она сообщила вам эту информацию по доброй воле?
— Да.
— Благодарю вас, сержант. Больше вопросов не имею.
Подойдя, на меня в упор уставилась Диана Л. Дэвис.
Адвокатесса, к моему удивлению, оказалась миниатюрной, чуть выше пяти футов. Признаться, ее сильно увеличивали телевизионный крупный план и громкая репутация.
— Сержант Боксер, — начала она, — вы работаете инспектором отдела убийств более десяти лет. Вы расследовали множество тяжких преступлений, допрашивали массу подозреваемых и знали, что в конечном итоге вам придется сидеть в зале суда, рассказывая нам, что произошло. Я правильно говорю?
— Да.
— Так как же вы добились от ответчицы признания, сержант? Сказали ей, что в жизни бывают несчастные случаи? Что это не ее вина?
Я прекрасно знала, что должна отвечать коротко и прямо, но при виде выражения лица Дэвис — помесь доброй бабушки и бульдога — не смогла удержаться от пространного ответа.
— Возможно, я и говорила подобные фразы. Допросы не безразмерные платья, которые всем подходят. Иногда приходится повышать голос или, напротив, относиться сочувственно. А иногда приходится лгать подозреваемому. В законе прописаны границы, за которые нельзя выходить на допросе. Я и мой напарник оставались в допустимых пределах.
Дэвис с улыбкой повернулась, подошла к присяжным и снова обернулась ко мне.
— Вы показали, что ответчица попросила вас выключить камеру во время допроса в полицейском участке.
— Да, это так.
— Значит, еще раз, коротко и ясно, сержант: вы все засняли до того момента, когда мисс Мун «призналась»? Но самого признания на пленке нет.
— Ответчица не хотела говорить, пока работала видеокамера, поэтому, когда мисс Мун попросила ее выключить, я так и сделала. И тогда подсудимая рассказала нам, что случилось.
— Как прикажете расценивать тот факт, что вы записали все сказанное этой молодой женщиной, кроме ее признания? Видимо, вы намекаете, что предусмотрительная ответчица нарочно попросила вас выключить камеру. — Дэвис презрительно пожала плечами, намекая присяжным, что я напропалую вру. — С ваших слов, у нее хватило ума сделать признание без занесения в протокол.
— Я ничего подобного не имела в виду…
— Благодарю вас, сержант. У меня больше нет вопросов к свидетельнице.
— У меня еще несколько вопросов к свидетелю, ваша честь, — вскочила Юки.
— Прошу вас, мисс Кастеллано, — сказал судья.
— Сержант Боксер, вам необходимо фиксировать признание на пленку?
— Вовсе нет. Признание всегда признание, будь оно письменное или устное, на пленке или нет. Конечно, я предпочла бы его записать, но закон не ставит это обязательным условием.
Юки кивнула.
— У вас были догадки, что именно мисс Мун собирается вам сообщить, когда она попросила выключить видеокамеру?
— Я понятия об этом не имела. Я выключила камеру по просьбе мисс Мун. Мне казалось, это единственная возможность услышать правду. Кстати, так оно и вышло, мисс Кастеллано.
Юки хотела бы, чтобы все ее свидетели были такими, как Рич Конклин. Солидный, внушающий доверие, он выглядел образцом молодого офицера, гордости своих родителей. Делу отнюдь не вредило, что Рич Конклин был еще и красив. Отвечая на вопросы Юки, он учтиво сообщил присяжным, что служит в полиции Сан-Франциско пять лет, из них два последних года — в отделе убийств.
— Вечером девятнадцатого апреля вы беседовали с ответчицей? — спросила Юки.
— Сержант Боксер и я вместе говорили с мисс Мун.
— Было ли у вас сложившееся предубеждение о ее виновности или невиновности до начала разговора?
— Нет, мэм.
— Вы зачитали мисс Мун ее права?
— Да.
— Насколько я понимаю, в тот момент мисс Мун еще не была задержана. Зачем же вы сказали — все, что она скажет, может быть использовано против нее?
— Это была игра.
— Не могли бы вы пояснить для присяжных, что в данном контексте означает «игра»?
Конклин отбросил назад падавшую на глаза челку.
— Охотно. Допустим, я говорю подозреваемому: «Я хочу с вами побеседовать. Не могли бы вы проехать с нами в отделение?» — и подозреваемый едет с нами по доброй воле. В этом случае он не обязан отвечать на наши вопросы и волен уйти в любой момент. Права зачитывать не обязательно, раз человек не является задержанным. — Конклин сел поудобнее и продолжил: — Но видите ли, если в процессе разговора подозреваемый насторожится, он вправе потребовать адвоката, который положит конец беседе, или же может просто встать и уйти, и мы будем обязаны его отпустить, раз он не арестован.
— Если я правильно поняла вас, инспектор, вы предприняли меры предосторожности, на случай если мисс Мун уличит себя в преступлении; тогда она так и сделает, зная, что все сказанное может быть использовано против нее?
— Совершенно верно. Я знал, что мисс Мун наша единственная свидетельница, возможно, даже подозреваемая в тяжком преступлении, и не хотел перебивать ее в процессе разговора и зачитывать права, если бы вдруг выяснилось, что она каким-то образом причастна к исчезновению Майкла Кэмпиона. Она могла вообще отказаться дальше говорить. А мы не просто хотели узнать правду, мы хотели найти Кэмпиона-младшего.
— Мисс Мун просила вызвать адвоката?
— Нет.
— Рассказала ли она в подробностях о смерти Майкла Кэмпиона и о том, как избавилась от трупа?
— Да.
— Инспектор Конклин, как она вела себя, когда призналась вам и сержанту Боксер?
— Она выглядела печальной и полной раскаяния.
— Как вы это определили?
— Она заплакала. Повторяла, что ей очень жаль и хочется исправить все, что случилось.
— Инспектор Конклин, — сказала Дэвис улыбаясь. — Вы, судя по всему, очень умный полицейский. — Юки напряглась. Она видела, как Дэвис расставляет ловушку, кладет наживку и привязывает силки к дереву. Конклин молча глядел на Дэвис, пока она не заговорила снова: — Разве не правда, что с самого начала ответчица отрицала факт личного знакомства с Майклом Кэмпионом?
— Отрицала, но в девяноста девяти случаях из ста подозреваемый все сначала отрицает.
— Вы допрашивали сто подозреваемых в убийстве?
— Это фигура речи. Я не веду учет проведенным допросам, но, поверьте, их было очень много.