Юки прочитала записку Лена, отметив, что предложенная им линия допроса в точности совпадает с той, которую она спланировала, но спохватилась, что недооценивала важность Малколма для защиты и, соответственно, необходимость дискредитировать его показания.
Юки встала и подошла к месту свидетеля:
— Мистер Малколм, вы сегодня пришли сюда добровольно?
— Не совсем. Длинная рука правосудия сграбастала меня за шкирку и выдернула из уютного сисястого бара в Тихуане.
— В Мексику друзей повидать ездили, мистер Малколм? — спросила Юки, перекрывая смех зала. — Или получилось как в пословице — сколь веревочке ни виться, а конец будет?
— И то и другое, — пожал плечами Малколм, сверкнув на секунду жуткой улыбкой, в которой недоставало зубов.
— Несколько минут назад вы поклялись говорить правду, не так ли?
— А я ничем против правды не погрешил.
Юки взялась за барьер перед свидетелем обеими руками:
— Как вы относитесь к подсудимой? К мисс Мун?
— Джуни — классная девчонка.
— Давайте попробуем уточнить это определение, о’кей?
Малколм пожал плечами:
— Валяйте уточняйте.
Юки позволила себе улыбнуться, чтобы показать присяжным, насколько она владеет собой:
— Если бы Джуни Мун могла сегодня свободно уйти отсюда, вы провели бы с ней ночь?
— Еще бы! Конечно.
— А если бы ей понадобилась почка, вы отдали бы ей свою?
— У меня же их две? Почки?
— Скорее всего да, у вас их две.
— Ну тогда, конечно, я отдал бы ей почку. — Рики Малколм широко ухмыльнулся, желая показать, какой он щедрый парень.
— За вашу трехлетнюю связь вы чем-нибудь делились с подсудимой? Вы охотно это делали?
— Да.
— А как вы к ней сейчас относитесь?
— Ну, это личное.
— Ваша честь, это что, шоу доктора Фила? — вмешалась Дэвис. — Какое отношение…
— Если суд даст мне минуту, я покажу, какое отношение, — перебила Юки.
— Протест отклоняется, мисс Дэвис. Продолжайте, мисс Кастеллано.
— Благодарю, ваша честь. Мистер Малколм, ваши чувства ни для кого не секрет. Не могли бы вы закатать рукав и показать руку присяжным?
Малколм таким желанием не пылал, и лишь когда судья приказал ему подчиниться, задрал рукав и показал руку.
Густая сеть татуировок, так называемый «рукав», покрывала бледную кожу Рики Малколма от запястья до плеча. Среди змей и черепов выделялось алое сердце с инициалами Р.М., нанизанное на острый рожок нежной растущей луны.
— Мистер Малколм, не могли бы вы объяснить нам, что означают буквы под изображением сердца?
— С-Ч-Л-М-Д-М?
— Совершенно верно.
Малколм вздохнул.
— Это сокращенно: «Скажи, что любишь меня, Джуни Мун».
— Стало быть, мистер Малколм, можно сказать, что вы любите подсудимую?
Малколм долго смотрел на Джуни. Лицо его стало напряженным, тяжелым, напускная веселость хитрой бестии куда-то делась. Джуни неотрывно глядела на него огромными графитно-серыми глазами.
— Да, я ее люблю.
— Достаточно сильно, чтобы солгать ради нее?
— Конечно, я совру ради нее, какого черта?
— Благодарю вас, мистер Малколм. Больше вопросов к свидетелю нет, ваша честь. — И Юки отвернулась от Рики Малколма.
Ровно в восемь утра Джейкоби призвал собрание к порядку и попросил меня выступить перед всем отделом, ввести сотрудников в курс дел об убийствах с поджогами и рассказать, насколько продвинулось расследование (естественно, ни черта оно не продвинулось). Я вышла вперед в джинсах, майке со стразами, мокасинах и вытертой джинсовой куртке, которую оставила в квартире Джо за несколько дней до пожара.
Это был весь мой наличный гардероб.
Разумеется, меня встретили восторженными свистками, а один мясистый старый служака крикнул:
— Отличный прикид, сержант!
— Заткнись, Маккрекен! — крикнул ему в ответ Рич, отчего я залилась краской, а сотоварищи-полицейские смеялись и отпускали сальные замечания. Только когда Джейкоби пнул боковину стола и глухой удар заставил собравшихся замолчать, я подробно рассказала о делах Мичемов и Малоунов.
Затем распределили поручения, я села в машину с Конклином, и поехали мы колесить по темным вонючим переулкам в районе Мишн-стрит, снова занявшись черной работой, надеясь хоть на что-то в отсутствие сколько-нибудь надежной ниточки.
Первой нашей остановкой стал ломбард «Золото и прочее» на Полк-стрит, забитый устаревшей электроникой и музыкальными инструментами, с полудюжиной витрин с вульгарными дешевыми побрякушками. Владелец «Золота» Руди Виталь, страдающий ожирением, в очках с толстыми стеклами и при жидких волосах, известный укрыватель краденого, использовал ломбард в качестве офиса, но настоящие сделки проворачивал в машинах, барах — где угодно, только не здесь.
Я отдала инициативу Конклину, потому что внутри у меня все еще дрожало от крутого виража, который сделала жизнь всего двенадцать часов назад.
Словно крутилась заевшая пластинка: я то и дело вспоминала, чего пожар стоил мне в плане сувениров прошлого: моя куртка «Вилли Мейс», индийская керамика, вещи матери, ее письма, где говорилось, как она меня любит, — она никогда не умела выразить это вслух и изливала признания на бумагу, уже умирая.
Конклин показывал Виталю фотографии драгоценностей, предоставленные страховой компанией, а я бездумно смотрела на витрины, стоя как в тумане и ничего в принципе не ожидая увидеть. И вдруг словно кто-то крикнул «эй!» мне на ухо: на бархатной подставке за стеклом лежало сапфировое колье Пэтти Малоун.
— Рич! — резко сказала я. — Погляди-ка сюда.
Конклин поглядел и сразу приказал Виталю открыть витрину. Задевая мясистой рукой, похожей на бейсбольную перчатку, звякавшие безделушки, Виталь достал колье и вручил его Конклину.
— Так это что, настоящие сапфиры? — невинно спросил он.
Вокруг глаз у Конклина обозначились белые круги, когда он положил колье на фотографию. Это действительно была одна из похищенных у Малоунов драгоценностей.
— Где вы это взяли? — спросил он Виталя.
— Какой-то пацан принес с неделю назад.
— А ну поднимайте информацию.
— Подождите. — Виталь вперевалку направился в свою выгородку с кассой. Сняв со стула стопку аукционных каталогов и книг о старинных драгоценностях, он сел и что-то резво настучал на клавиатуре ноутбука. — О, нашел! Я заплатил парню сотню баксов. Вот. Упс, простите, только сейчас обратил внимание на его имя.