Резко откинулся входной полог, тесное пространство залил резкий свет, и задремавший центурион встрепенулся, мысленно чертыхнувшись на проявленную слабость и заодно прикидывая, как долго длилось забытье. Вскинув меч для удара, Дубн воспаленными глазами таращился на вход, поджидая первого, кого встретит клинок. Чей-то силуэт затмил свет утра, и локоть измученного офицера дернулся назад, чтобы гладиус вот-вот смог проткнуть чужие кишки, а заодно и спину насквозь.
– Центурион?
Меч замер на расстоянии ладони от неприкрытой брюшины Тита. Дубн зажмурился и резко выдохнул, сам удивляясь, до чего близко оказался к убийству собственного заместителя. Тот шагнул внутрь, осторожно отвел клинок в сторону и широко распахнутыми глазами уставился на командира.
– Вот, пришел позвать тебя к людям. Хотят поговорить…
Дубн бледно усмехнулся.
– Да уж я догадался.
Тессерарий покачал головой.
– Понятно. Решил, дескать, раз они заметили рану, ночью жди гостей, да? Так и промаялся до рассвета с обнаженным мечом?.. Ты извини, центурион, но тебе надо бы мозги все-таки вправить. Мои ребята полночи просидели, толкуя, до чего ты крут, – а ты все это время потел тут, как мошонка в жаркий полдень. Рекомендую все же собраться да и прийти в себя, чтобы не пропороть кому-то брюхо, едва тот откроет рот… Давай-ка заодно я помогу влезть в доспехи…
Спустя несколько минут, хмурясь от неловкости, Дубн вышел из палатки и не торопясь зашагал по лужайке к строю из сорока человек, которые его поджидали. Тит отдал команду, люди встали по стойке «смирно» – да с такой четкостью, что у центуриона невольно задрались брови. Он обернулся к начальнику караула и жестом пригласил, мол, приступай.
– Центурион! Солдаты этого подразделения обсудили все те вещи, что ты говорил нам с момента принятия командования. Мы не упустили из виду, что ты шел с нами шаг в шаг, несмотря на незажившую дырку в боку. Ты заставил нас задуматься, как мы хотим выглядеть в чужих глазах впредь, раз уж ясно показал, как нас видят солдаты других частей прямо сейчас. Мы не считаем себя пропащими трусами, хотя и понимаем, в каком свете самих себя выставили под Моряцким Городком. Вот мы и решили принять твое предложение, доказать, что способны драться как мужчины и вновь заслужить уважение.
Тит захлопнул рот и просто стоял, молча, ожидая реакции центуриона. Впрочем, не успел Дубн хоть что-то ответить, как из шеренги шагнул какой-то солдат, молодцевато отдал честь и заговорил, заливаясь румянцем от смущения:
– Мы хотим доказать, что слова тессерария – вовсе не пустая болтовня. Все уже поняли, что ты боец, что вновь готов к битвам даже при незажившей ране, и рядом с тобой вдвойне стыдно, до чего мы докатились. Мы хотим, чтобы у нашего отряда было свое название, нечто такое, чем каждый из нас мог бы гордиться… нечто, что заставляло бы держать слово всякий раз, когда ты отдаешь нам приказ…
Дубн кивнул, подавляя усмешку при виде чужой неловкости.
– И что же это за название такое?
– Хабит. Мы хотели бы, чтобы наш отряд носил имя легендарного сотника. Это наполнит нас новыми силами и будет всегда напоминать о данной тебе клятве.
– «Отряд Хабит»? Пожалуй, тот центурион даже гордился бы, что служит теперь своего рода вдохновением. Но вы отдаете себе отчет в том, что ставите под угрозу чужую честь? Что, если вам прикажут сражаться, а вы снова разбежитесь? Где бы ни находился сейчас старина Хабит, нельзя позорить его имя. – Дубн окинул людей внезапно заострившимся взглядом. – Если все же решитесь на это, я ни одному не дам самовольно покинуть поле боя. Мало того, буду дышать вам в затылок и лично зарублю каждого, кто драпанет перед лицом врага.
Солдат переглянулся с Титом, и начальник караула шагнул вперед.
– Да, мы понимаем. Убей любого, кто струсит и побежит, когда мы будем носить имя Хабита.
Дубн пожал плечами и отвернулся к своей палатке, пряча нарождавшуюся усмешку.
– Ладно. Коли так, тем более не помешает отмахать еще с десяточек-другой миль. Не сидеть же сиднем, поджидая, когда битва сама свалится тебе на голову? Короче… Отряд Хабит, слушай мою команду! Свернуть лагерь и строиться к походу!
Друст с удовольствием проводил взглядом арьергард конников, которые столь досаждали ему последнее время. Кавалерийская ала преодолела гребень холма к западу от форта и окончательно скрылась из виду.
– Я так скажу: их трибун – человек благоразумный. И впрямь, чего им сидеть и глазеть, как мы тут себе задницу почесываем? А, Кальг? Мы еще выждем несколько часов, чтобы уж наверняка, да и двинем на север, поищем тот отрядик, о котором давеча толковал «язык». – Оглянувшись на неожиданное молчание предводителя сельговов, он увидел кислую физиономию. – Что такое? Не рад, что они убрались? Ты же теперь можешь делать что угодно: хочешь – иди в родные земли, хочешь – оставайся с нами. Угроза миновала!
Кальг поджал губы, тихонько покачивая головой.
– Что-то слишком все гладко, Друст, уж так гладко, что не по себе. Я этого трибуна знаю с давних пор. Он не из тех, кто вот так запросто повернется спиной. Он кого-то оставил, как пить дать. Сидят да наблюдают, чтобы подать сигнал, когда мы тронемся в путь.
Друст негромко рассмеялся.
– Да, Кальг, никто не возьмется утверждать, что ты склонен недооценивать врага – если не считать, что допустил-таки его в собственное становище. Разок обжегся, вовеки не забудешь, а? Ну да ладно, специально для твоего успокоения я прикажу прочесать местность. Думаю, полтысячи моих бойцов любого соглядатая вынюхают.
Турма добровольцев принялась за запоздалую трапезу лишь после того, как они достигли южных отрогов тех возвышенностей, что лежали за Туидием. Сначала, разумеется, каждый кавалерист покормил своего коня овсом, что хранился в фуражной сакве, притороченной к седлу, и лишь после этого люди уселись перекусить вяленым мясом и заветренным сыром, пока стреноженные лошади пощипывали траву. К северу нависали холмы, чьи усыпанные щебнем склоны отсвечивали росой под бледным утренним солнцем. Силий ел на ногах, не сводя взгляда с востока и ожесточенно перемалывая ломоть свинины. Марк поднялся и встал рядом.
– Что дальше, декурион? По холмам, по долам?
Он терпеливо выждал, пока Силий не прожует. Насилу проглотив жилистый кусок и скорчив гримаску, его собеседник отхлебнул воды из баклажки, после чего махнул рукой на север:
– Если ты вон про те горки, то можешь забыть. Это готовое кладбище для конницы. На осыпях лошади либо ноги себе переломают, либо вовсе кувыркнутся в пропасть вместе со всадником. Имей в виду, что снизу склон всегда кажется менее отвесным, чем на самом деле. Нет, думаю, мы просто-напросто колонной по одному, легкой рысцой пустимся вдоль подножий в сторону побережья, а там видно будет. Мало ли что попадется по дороге. Хотя в такой дали от брода вряд ли кого можно найти… Словом, пройдя несколько миль, перевалим через холмы, где попроще, и двинемся дальше, до пересечения с трактом, который пролегает где-то милях в пяти от брода. По моим расчетам, этот маневр выведет нас в тыл любых наблюдателей, которые присматривают за местом возможной переправы. Там мы их и перехватим, когда они побегут в крепость с донесением.