Я села за кухонный стол, и мои подошвы тут же прилипли к полу. Я старалась не дышать. Где-то явно забило сток. Летиция Уиллоуби Д’Арби принялась читать вслух заметку из «Гардиан», что-то про плохое обращение с детьми. Ее муж внимательно слушал, то и дело повторяя: «Ужасно! Ужасно!» Прискакала отвратительного вида кошка, терзающая полудохлую мышь, и положила свою добычу у ног Летиции.
– Ах, ты только погляди, дорогая! Тэтчер принесла тебе подарочек!
– Спасибо, Тэтчер, старая шельма, – сказала Летиция. И добавила: – О’кей… хватит, это роскошное дитя больше не должно ждать ни секунды.
Она швырнула «Гардиан» на пол и повернулась ко мне. Привстав, чтобы развернуть стул и сесть ко мне лицом, она открыла взору седые волосы на лобке и пятнистые бедра. Я опустила глаза…
– Как видите, мы гнусные лентяи. Хозяйством не занимаемся вовсе. Готовить не умеем. Завзятые курильщики, а я вдобавок хожу и болтаю старыми обвисшими сиськами. Не можем удержать прислугу, правда, Джерард?..
– Не можем раздобыть прислугу, дорогая, – сказал Джерард, нежно улыбаясь усатой жене.
Летиция улыбнулась в ответ и продолжала:
– Мы положим вам сорок фунтов в неделю, питание бесплатное, а вы будете держать дом в порядке и время от времени готовить нам поесть… И что же скажете вы нам?
– Скажу «да».
– О, это суперэкстрапотрясон.
– Жена! – пророкотал Джерард. – Чтобы я этого слова больше никогда не слышал. Оно претенциозно, оно имеет обратный эффект, оно вообще неуместно.
– Вы видели «Мэри Поппинс»? – живо спросила меня Летиция.
– Четыре раза, – ответила я.
– Я в кино смотрела одиннадцать раз и хрен его знает сколько еще по видео. Я нахожу, что наивная, чтобы не сказать идиотическая, непритязательность этого произведения совершенно обворожительна. – Голос ее изменился, глаза сузились. Она повернулась к мужу: – И это, черт подери, вполне подходящее слово, оно есть в «Оксфордском словаре английского языка»… Мне кажется! А если нет, так должно там быть. Как тебе отлично известно, я пользуюсь этим словом постоянно.
Она встала. Я закрыла глаза.
– Ну, Джерард, вперед – пошли наверх по этой чертовой лестнице! – сказала она.
Сопя и пыхтя, Летиция с Джерардом поднимались передо мной. Я с большим интересом наблюдала, как раскачиваются и покрываются рябью ягодицы Летиции; в общем, похоже было, будто движутся два серых бланманже. Когда мы повернули по лестнице еще выше, к мансарде, я подумала: «Видел бы Дерек, как я иду, почти уткнувшись носом в голый зад Летиции».
От одной мысли о том, что Дерек вообще мог бы очутиться в этом доме, я громко расхохоталась, и мои спутники, повернувшись ко мне, тоже стали смеяться, но никаких пояснений не потребовали.
– Мы сюда никогда не поднимаемся, – непонятно зачем объявила Летиция, оглядывая две аккуратные комнатки и не усыпанные пеплом ковры. – Так что можете устраиваться на свой вкус, проигрывать модные пластинки, заниматься модной гимнастикой… или что там у вас, молодых, сейчас принято.
– Мне почти сорок, – заметила я; это было первое сведение, которое я сообщила добровольно.
Они так и не спросили, кто я и откуда.
– Если б ты надела очки, Летиция, ты бы заметила морщинки на лице этой милой девушки. Тщеславие, Летиция, тщеславие.
Профессор Уиллоуби Д’Арби любовно погладил жену по ягодицам. Несколько мгновений они стояли, забыв обо всем, потом Летиция, колыхаясь, забегала по комнате, стала открывать окна и стеклянные люки в потолке, извиняясь по ходу дела за надписи на белых стенах:
УДИРАЙ ПОКУДА ЦЕЛА!
Кэролайн
ОНА ПОЛОУМНАЯ. ОН ПСИХ.
Джоанн
БЕРЕГИСЬ СЫНКА.
Глория
Джерард, улыбаясь, смотрел на надписи.
– Мы привыкли, что нас называют психами, да, дорогая?
– О да, – улыбнулась Летиция. – К тому же я прежде работала у Ронни Лэнга, известного психоаналитика.
– Так у вас есть сын? – поинтересовалась я.
Лица их помрачнели. Они сразу стали старыми, грязными и вонючими. Плечи их опустились, они завздыхали.
– Кир, – с грустью произнес профессор Уиллоуби Д’Арби.
– С ним очень трудно войти в контакт. У него состояние онтологической тревожности, – добавила его жена.
– Где же он живет? – спросила я, чувствуя внезапное беспокойство.
– Этажом ниже, – ответил Уиллоуби Д’Арби, закуривая новую сигарету и швыряя окурок предыдущей в сверкающую чистотой раковину. – Нам пора на работу. Вот, купите себе все что нужно, порошки для чистки, черные полиэтиленовые пакеты для мусора… – Голос его замер: в домашних делах профессор чувствовал себя неуверенно. Он порылся в карманах и вытащил пачку пятидесятифунтовых купюр.
– О-о-о, а мне одну можно, дорогой? – спросила Летиция.
Он выдал нам по купюре, и супруги пошли вниз собираться на работу. Сумасшедший Кир не выходил у меня из головы.
Я закрыла дверь мансарды на задвижку и опустилась на кровать. В комод мне убирать было нечего и в гардероб соснового дерева, под цвет комода, – тоже. Я не могла повесить фланельку для мытья лица или красиво положить мыло – у меня их не было. Я просто сидела… да, именно там, в самом привычном для беглецов укрытии – в мансарде.
Хлопнула парадная дверь, я высунулась в верхний люк, надеясь увидеть чету Уиллоуби Д’Арби. Показался профессор Уиллоуби Д’Арби, он переходил Гауер-стрит под руку с хорошо одетой женщиной средних лет. На ней был красивый серый костюм в клетку, с модными подложными плечами, на ногах черные лодочки. Она неуверенно шла на высоких каблуках; в руке у нее был пухлый черный портфель. Она что-то сказала, они оба рассмеялись, она повернула голову. Это была Летиция Уиллоуби Д’Арби, одетая, с ярко накрашенными губами.
Они скрылись из виду, и мне стало очень грустно, что они ушли.
Теперь я осталась в доме одна с Киром.
Я прижала ухо к ковру и стала вслушиваться. Никакого исступленного бормотанья или безумных речей не доносилось с этажа подо мною. Быть может, он беснуется по ночам, а днем спит. Хорошо бы, если так.
Я настолько боялась Кира, что не рискнула понежиться в горячей ванне. Просто разделась и вымылась в комнате под краном. Одна из моих предшественниц забыла пузырек жидкого мыла от «Маркса и Спенсера». В полном восторге я снова и снова нажимала на клапан, пока пузырек не издал противный звук, извещая, что он пуст. Я смыла с себя сажу, слезы, дождь, пот и сперму Лесли – все следы предыдущей ночи. Я мылась и мылась, до полного и восхитительного возрождения, пока все мои несчастья и все мои грехи не утекли до капли в сливную трубу и не исчезли под землей. Потом надела, за неимением другой, свою грязную одежду и принялась за работу.