Я распахнул рубашку и показал серебряный крестик на груди:
– А это? Он фыркнул:
– Ложь.
Я в сомнении потрогал цепочку:
– Да вроде настоящее серебро… нечисть его боится. И крест настоящий.
– Ложь, – повторил он. – Ложь! Дьявол искушает нас во многих ликах и образах. Это бесы страшатся серебра, бегут от креста, молитвы их бросают в корчи, а продавшие душу дьяволу люди терпят, не морщась, ибо человек может вытерпеть все! И притворяться, притворяться…
Я подумал, кивнул:
– Отец Ульфилла, вы глубоко правы. Я как-то не подумал об этом раньше. Молод ишшо… В самом деле, демоны – существа прямые и честные. Им глубоко противны как изображения креста, так и серебро, молитва, потому тут же исчезают. Человек – сволочь хитрая. Сцепит зубы и все вытерпит, да еще и улыбаться будет, гад! Человека выявить труднее, вы правы.
Он слушал настороженно, а едва я сделал ггаузу, тут же заявил:
– Но я тебя сразу увидел, Антихрист!.. Я сказал мирно:
– Вообще-то это слишком, отец Ульфилла. Антихрист должен быть равен Христу, а я пока что мелкая мошка… Плаваю как в догматах церкви, так и в антихристизме. Хотя, конечно, приятно, когда переоценивают. Все-таки я рыцарь, а рыцарство – это предельный маскулинизм… Но я пришел к вам, отец Ульфилла, по серьезному делу.
Он насторожился, в глазах вспыхнул злой огонек.
– Не поможет, посланник дьявола! Я уже написал, как ты освободил осужденную на очищение от грехов ведьму! Теперь тебя не спасут и стены твоего замка!.. Церковь разошлет указ, что ты – отлучен, и отныне под страхом отлучения тебе никто не подаст воды, не даст ночлега, а всякий встречный должен постараться убить, ибо убившему простятся все грехи земные! Даже если убьет разбойник или клятвопреступник.
Холод прокатился по моему телу. Я ощутил себя пусть еще не на краю темной бездны, откуда тянет могилой, но все-таки близко, слишком близко. Проклятие церкви – это не проклятие какого-то короля. Королей много, церковь одна, и на всех ее землях меня будет ожидать смерть. Разве что на Юге можно уйти от расплаты.
Я перевел дыхание, сердце уже колотится, а в зобу спирает, сказал медленно:
– Отец Ульфилла, вы задумали великое и… очень нужное дело. Поставить монастырь – это грандиозно и очень угодно Господу! Тем более что ближайший монастырь за тридесять не то что земель, а даже королевств. Ваше рвение выше всяких похвал, но, как вы сами видите, для строительства нужны не только камнерубы… а их тоже не хватает, но и каменотесы, каменщики, инженеры, архитекторы…
Он зябко повел плечами, разогретое тело остыло, холод начал пробирать до костей худое тело. Я выждал, пока он поднимет верхнюю одежду, старую и поношенную, явно получил в дар от крестьян. Он посматривал с угрюмой настороженностью, в каждом слове видя ловушку, в каждом движении выискивая подвох.
– С божьей помощью, – ответил он непреклонно, – все будет сделано!
– Господь сам не станет таскать камни, – заметил я, -для этого есть мы, люди. Одни строят, другие – рушат. Одни строят, другие – рушат. Я хочу помочь выстроить монастырь…
Он сразу же сказал резко, словно выплюнул раскаленное олово:
– От Антихриста помощь не приму!
– Я дам золота, – продолжил я, словно не слыша его слов, – на постройку монастыря. Если даже считать меня Антихристом, то это можете расценивать, как мою попытку подкупить вас. Но вы, если рядовой сын церкви, с негодованием отвергаете. Если же вы пламенный сын церкви, да еще облаченный саном священника, просто обязаны взять деньги, выстроить монастырь и тем самым посрамить дьявола!.. Или чуете, что не выдержите искушения?
Он прошипел:
– Искушения?
– Ну да, – подтвердил я. – Ощутив в руках много золота, велик соблазн тут же пойти в кабак, нанять гулящих женщин, заказать самое дорогое вино… Вместо монастыря отстроить себе роскошный дом, завести молодых служанок для половых нужд, винный погреб для чрева…
Он вспыхнул, сказал люто:
– Никогда!.. Слышишь, ты, никогда!…
– Так чего страшитесь? – спросил я с недоумением.
– Я погублю душу, – заявил он. – Свою бессмертную Душу.
Я сказал понимающе:
– А-а-а-а, так бы и сказали, святой отец. Я думал, вы – подвижник, а вы нормальный простой человек, который прежде всего печется о спасении души. Своей, конечно. Остальные… да пошли они все! Понятно же, что своя дороже всех остальных в королевстве. Я вас хорошо понимаю, отец Ульфилла.
Я умолк и, затаив дыхание, следил за той борьбой, что явственно читалась на его лице.
– И что, – проговорил он хриплым от душевной муки голосом, – что ты хочешь?
– Фриду, – сказал я. – Вы снимаете с нее обвинения… Нет, можно даже проще. В ее деле появились новые данные, которые надо проверить. Я забираю ее с собой для следственного эксперимента. Ну, посмотреть, где закопаны убитые ею трупы невинных младенцев… где зарезала девственницу для жертвы дьяволу… Это вы объявите в своей энциклике, или как там это называется, и на этом здесь закончится. А я увезу ее в далекие земли, и эту проблему буду решать там.
Он поднял голову, я увидел в глазах страх, борьбу, наконец, он сказал хрипло:
– Нет. Не могу. Зло нужно уничтожать везде, где видишь.
– Золотые слова, – согласился я. -Жаль, жизнь не всегда дает такую возможность. Отец Ульфилла, я все равно заберу Фриду в другие земли, о которых вы даже не слышали в этом медвежьем краю. И совершенно не имеет значения, что вы о ней скажете. Для ее безопасности могу даже сменить ей имя. Мы слишком часто препоручаем людей милости Господа и слишком редко сами проявляем милосердие.
– Ей сменишь, – ответил он люто, – но не себе, посланник дьявола!
– Да, – согласился я, – мне чуть труднее. Но… ненамного. Я сейчас на самой границе с Югом, а намерен углубиться на его земли. Но даже там, где я есть, церковь, увы, почти бессильна. Так что совершенно не играет роли, кем меня считать. Важно только, кем считаем себя мы. И как себя ведем.
Он молчал, я, наконец, поднялся. Он угрюмо и озлобленно смотрел снизу вверх.
– Тогда сделаем так, – сказал я. – Не решайте ничего сейчас. Я скоро покину эти края, а вы, если хотите, перед моим отъездом примете от меня золото на постройку монастыря или не примете… решать вам. Я сейчас покидаю вас. Все-таки лучше бы считать, что я тоже христианин. Хоть и не совсем такой, как вы, отец Ульфилла.
Он оставался на том же месте и в той же позе роденовского думателя, когда я оглянулся с гребня холма.
В замке, отклонив призыв рыцарей немедленно возглавить пир, я взбежал по лестнице, стражи бодро стукнули рукоятями копий в пол, подтянули животы. Дверь открылась без скрипа, Фрида спит, но на столике кое-что изменилось, одно из блюд почти опустело. У меня отлегло на сердце: ест, значит, поправляется.