Пронягин знал, что все гетто в Белоруссии в скором времени будут уничтожены. Однако далеко не все в его отряде были готовы сражаться за спасение жизней евреев: слишком силен был на бывших польских «Кресах всходних» культивировавшийся два десятилетия польскими властями антисемитизм и местные жители зачастую относились к евреям не лучше нацистов.
Пронягин узнал, что в начале августа готовится полная ликвидация Коссовского гетто. Немцы уже уничтожили там в ходе одной из «экзекуций» три с половиной тысячи человек, и Пронягин решил во чтобы то ни стало спасти обреченных на смерть оставшихся узников, успевших спрятаться в подвалах и чердаках. И сделать это он решил при помощи добровольцев и бойцов еврейской роты. Четыре лейтенанта в спешном порядке обучали сугубо гражданских лиц военному искусству. Когда через свою агентуру Пронягин узнал, что на 3 августа намечена окончательная ликвидация гетто, он принял решение.
Две недели тщательной разведки не пропали даром: Пронягин выяснил точную дислокацию и вооружение всего коссовского гарнизона, насчитывавшего около 400 солдат и офицеров.
На рассвете 3 августа около 600 партизан из отряда имени Щорса и добровольцев из соседних отрядов блокировали Коссово. Атака началась с выстрела единственной находившейся в распоряжении Пронягина пушки; атакующие были одеты в форму Красной армии, вооружены советским оружием — не мудрено, что немцы приняли партизан за русский десант и дрогнули. Партизаны выбили немцев из города. Бойцы-евреи криками на идиш собрали прятавшихся в потаенных местах узников гетто и вывели из города в лес почти двести человек.
Целый месяц отряд Щорса удерживал в своих руках Коссово: партизаны захватили запасы продовольствия, мололи зерно на городской мельнице, а городские мастерские обеспечивали ремонт и пошив одежды, снаряжения.
Все это время немцы полагали, что в Коссово был высажен крупный советский десант, который должен пойти рейдом по немецким тылам, и стягивали силы для плотной блокады.
* * *
Генрих Герлиак
Вайсрутения
— Подождите… Так вы захватили город только для того, чтобы освободить евреев из гетто?! — воскликнул я, с трудом сдерживая изумление. — Только поэтому?! Это не было задание командования?
— Да, я понимаю, что это выглядит авантюрой, товарищ майор, — помрачнел Пронягин. — Я понимаю, что сейчас немцы очухаются и начнут планомерное наступление на нас.
— Вот именно, — кивнул я. — Они перекроют все пути отступления, подтянут артиллерию, танки, авиацию. Предположим, вашим бойцам удастся прорвать кольцо окружения и вырваться, пусть даже с большими потерями. Но у этих женщин, детей, стариков, что живут в лагере, не будет никаких шансов уцелеть. Ведь здесь есть даже грудные младенцы, не так ли?
— Так, — согласился Пронягин. — А как же им не быть? Жизнь ведь не остановишь. И правы вы, товарищ майор, что немцы сюда рано или поздно доберутся… и что потери будут большие при прорыве. А только что еще делать оставалось? Ведь им в гетто верная смерть была.
Пронягин сделал паузу и вдруг улыбнулся.
— Да и немцам мы здорово насолили! — озорно ухмыльнулся он. — Сколько они ради нас сюда войск нагнали и сколько еще нагонят. А если танки, артиллерию да авиацию… ох, как они им сейчас на фронте нужны! А ведь мы тоже не лыком шиты, — может, и танки пожжем и уж точно сотню-другую гадов положим. Так что я так думаю: не зря это все, не авантюра, — а неплохая помощь фронту!
— Возможно, вы и правы, лейтенант, — задумчиво сказал я.
Что я мог сказать? Я был просто потрясен и раздавлен. Штадле так скрупулезно подготовил наше внедрение, мы убедительно пожертвовали целым взводом латышей из батальона «шумы», — я не говорю уже об этих мучительных полуголодных лесных скитаниях с риском нарваться на пулю или подорваться на мине. И вот! Вместо диверсионного отряда, ищущего мою «Базу 500», мы попадаем к молоденькому лейтенанту идеалисту, захватившему город, чтобы спасти две сотни евреев, — которые все равно в своем большинстве обречены!
Отсюда надо выбираться! А как? Похоже, что до выяснения судьбы латышских полицейских нас будут стеречь. А тем временем Бах будет сжимать кольцо осады вокруг района. Он обложит район тройным кольцом, бросит танки, авиацию, артиллерию, — ведь он уверен, что здесь русский десант, готовящий рейд. Что, если нам придется пробиваться из окружения вместе с отрядом Щорса, — каковы тогда наши шансы остаться в живых? Нелепая ситуация!
Пока я предавался мрачным мыслям, Пронягин отошел к землянке, и я снова увидел стройный силуэт девушки. Уж не из-за ее ли прекрасных глаз Пронягин захватил город? А что, совсем молодой парень, лет двадцать пять. И девица хороша!
Как это, однако, романтично: захватить город ради прекрасной дамы! В духе безумного средневекового рыцарства…
Черт возьми, надо отсюда выбираться как можно быстрее! Но как?!
* * *
— Что не спите, Петерсон? — услышал я знакомый голос.
Комиссар Павличенко. Хорошо подошел, тихо.
— Не спится, комиссар. Да и вам не спится, как я погляжу.
— А дел много, Петерсон! — ответил Павличенко и присел на корточки напротив меня. Нас разделял затухающий костер.
— Вот что, Петерсон… — сказал Павлюченко, шевеля веткой угольки. — Завтра придут разведчики, доложат, что и как… А пока оружие сдайте.
— Не доверяете? — задал я риторический вопрос.
— Понимать должны: порядок такой! — строго заметил Павличенко.
— А если порядок, что же сразу оружие не забрали? — усмехнулся я.
— А мне виднее, какой у нас порядок, — жестко ответил Павличенко. Я почувствовал, как он внутренне напрягся. Я чувствовал, что невидимые в темноте люди держат меня на мушке, и даже знал, где они находятся: Павличенко занял не очень удобное место для разговора, но ровно такое, чтобы не дать мне возможности воспользоваться им как щитом и не оказаться на линии огня.
Я, не торопясь, достал пистолет и бросил Павличенко.
— Нож тоже, — напомнил он.
Я бросил ему кинжал в кожаных ножнах: трофей от Альманиса.
— Только не потеряй, он мне дорог как память, — попросил я.
— Будьте покойны! У нас ничего не пропадает, полный порядок, — осклабился Павличенко и добавил, вставая: — Идите спать, Петерсон, вам надо отдохнуть.
Мне ничего не оставалось делать, как последовать совету Павличенко.
В отведенной нам землянке на грубо сколоченном столе горела коптилка. На нарах из жердей, укрытых лапником и старыми шинелями, лежали мои бойцы. Стояла тишина, но они явно не спали. Едва я присел у стола на снарядный ящик, как надо мной склонился Рудаков.
— У нас оружие отобрали, — тихо шепнул он мне на ухо.
— Я знаю, — ответил я. — И у меня тоже.