– Сейчас лето. Люди разъехались на каникулы. А то бы они, конечно, устроили праздник в твою честь.
Я думаю: так даже лучше. Пышные торжества утомили бы меня. Лучше я отпраздную счастливый факт своего рождения в тесном семейном кругу. Когда я получу своего долгожданного плюшевого слона, это будет вершиной праздника.
Родители сказали, что свой подарок я получу после полдника. Юго и Андре поклялись, что сегодня не будут меня дразнить. Касима-сан не сказала мне ничего.
Час идет за часом, и я сгораю от нетерпения. Слон, о котором я мечтала, будет амым лучшим подарком из всех, что я получала в своей жизни. Интересно, какой у него будет хвост. Я пыталась вообразить своего будущего слона и прикидывала, сколько он будет весить.
Я назову его Слоном: это самое подходящее имя для слона.
В четыре часа дня меня зовут на полдник. Когда я подхожу к столу, то слышу, как громко бухает мое сердце: восемь баллов по шкале Рихтера. Но никакого пакета я не вижу. Должно быть, его спрятали.
Необходимые формальности. Торт. Три зажженные свечи, которые я кое-как задуваю, чтобы поскорее с этим покончить. Песенки.
– А где мой подарок? – не выдерживаю я.
Родители хитро улыбаются:
– Тебя ждет сюрприз.
Меня охватывает беспокойство:
– Так это не то, что я просила?
– Это лучше!
Лучше толстокожей плюшевой зверюги? Нет, это просто невозможно. В душе у меня шевелится нехорошее предчувствие.
– А что это?
Меня ведут в сад, к маленькому прудику, одетому в камень.
– Посмотри в воду.
Я смотрю. Там резвится веселая троица живых карпов.
– Мы заметили, как ты страстно увлеклась рыбами и особенно – карпами. Вот мы и решили подарить тебе три карпа: по карпу за каждый год. Хорошо мы придумали, верно?
– Да, – отвечаю я с холодной вежливостью.
– Один оранжевый, второй зеленый, а третий серебряный. Правда же, это просто замечательно?
– Да, – соглашаюсь я, а про себя думаю, как это отвратительно.
– Ты сама будешь их кормить. Мы заготовили галеты из рисового суфле: ты будешь резать их на мелкие кусочки и бросать рыбам – вот так. Ты довольна?
– Очень.
Адское наказание! Лучше бы уж ничего не дарили.
Я лгала не только из вежливости. Но еще и потому, что ни один из доступных мне языков даже в малейшей степени не смог бы выразить моего горького разочарования.
Есть бесконечно много вопросов человеческого бытия, на которые так никто и не потрудился ответить. К ним нужно добавить еще один: что творится в голове у любящих родителей, которые не только навязывают детям свои бредовые идеи, но и решают за них, как им жить?
Взрослых людей нередко спрашивают, кем они хотели стать, когда были маленькими. В моем случае этот вопрос лучше задать моим родителям. Из их ответов, с точностью до наоборот, можно было бы узнать о том, что меня никогда не привлекало.
Когда мне исполнилось три года, родители объявили, что «у меня страсть» к разведению карпов. Когда мне было семь лет, они заключили, что я твердо решила стать дипломатом. В двенадцать лет они определили меня в будущие политические деятели. Когда мне стукнуло семнадцать, они постановили, что я стану семейным адвокатом.
Иногда я спрашивала их, откуда у них берутся такие странные идеи. На что они с неизменным апломбом отвечали, что «это и так видно» и что «все так думают». А когда я просила уточнить, кто эти «все», они отвечали:
– Ну, все, кто тебя знает!
Разубеждать их было бессмысленно.
Но вернемся к моему трехлетию. Поскольку мои родители уже видели меня будущим светилом в области рыбоводства, я, как преданная дочь, решила изобразить некоторую склонность к ихтиологии. Все свои альбомчики для рисования я разрисовывала рыбами с многочисленными плавниками, большими и маленькими, а то и вовсе без плавников, и одевала их в разноцветную чешую: зеленую, красную, синюю с желтым горошком или оранжевую в сиреневую полоску.
– Как хорошо, что мы подарили ей карпов! – умилялись родители, разглядывая мои рыбные шедевры.
Все это было бы только смешно, если бы мне не вменили в обязанность ежедневно кормить эту живность.
Я брала несколько рисовых галет и шла к воде. Вставала на берегу пруда, крошила эти прессованные пластинки и бросала в воду кусочки, похожие на попкорн.
В этом было даже что-то забавное. Если бы только не эти мерзкие твари, которые тут же мчались ко мне, раскрыв пасти, чтобы заполучить свой завтрак.
Мне было противно смотреть на эти пасти, всплывавшие из водной глуби, чтобы набить свои желудки.
Мои родители, которым всегда приходили в голову бредовые идеи, посоветовали мне:
– Смотри: твой брат, сестра и ты – вас трое, как и карпов. Ты можешь назвать оранжевого карпа Андре, зеленого Жюльеттой, а серебряного – в свою честь.
Я тут же нашла благовидный предлог, чтобы не допустить этого ономастического бедствия:
– Нет, нельзя. Юго обидится.
– Ты права. Тогда, может быть, нам прикупить четвертого карпа?
Скорее, скорее! Нужно что-нибудь придумать!
– А я их уже назвала!
– Вот как! И как же ты их назвала?
В секунду придумать три имени! И я придумала:
– Иисус, Мария и Иосиф.
– Иисус, Мария и Иосиф? Тебе не кажется, что это не совсем подходящие имена для рыб?
– Нет, не кажется, – ответила я.
– И кто есть кто?
– Оранжевый – Иосиф, зеленый – Мария и серебряный – Иисус.
Маму особенно позабавил карп по имени Иосиф. Крещение состоялось.
Ежедневно, в полдень, когда солнце поднималось высоко-высоко в небе, я ходила кормить свою троицу. Рыбная жрица, я благословляла рисовую галету, крошила ее на мелкие кусочки и кидала их в воду, приговаривая при этом:
– Примите, ядите: сие есть Тело Мое.
Гадкие рыбины мгновенно откликались на мой голос. Поднимая плавниками фонтаны брызг, Иисус, Мария и Иосиф бросались к своей жратве и, отпихивая друг друга, норовили урвать кусок побольше.
Неужели это такая вкуснятина, что из-за нее стоит драться? Я надкусила это мороженое месиво: пресное, как бумага.
Но надо было видеть, как эти глупые рыбы набрасывались на сию манну небесную, которая, размокнув, и вовсе должна была стать несъедобной.
Безграничное презрение – вот что вызывали у меня эти карпы.
Распределяя между ними прессованный рис, я старалась как можно меньше смотреть на пасти этого мерзкого народца. Когда обжираются люди, и то смотреть противно, но это зрелище не идет ни в какое сравнение с обжирающимися рыбами. Даже сточная труба выглядела привлекательнее, чем их пасти. Диаметр разверстых пастей был почти равен диаметру рыбьих тел, и все это вместе образовывало бы сплошную трубу, если бы не губы карпов, которые пялились на меня губно-рыбьим взглядом, отвратительные губы, что раскрывались и захлопывались с непристойным чавканьем, эти пасти, похожие на спасательные круги, обжиравшиеся моей жратвой и готовые сожрать и меня заодно с рисом!