В дворце некуда деться от немого обожания воинов, будь это королевские или герцожьи, а еще от обещающих и даже многообещающих взглядов дам. Я шепотом сказал Эльриху, что использую вечер, чтобы прогуляться по городу, раз уж завтра утром нас унесет багер.

Он кивнул, посоветовал взять стражу. Я отмахнулся, выпятил грудь и напомнил, что я только что победил лучшего бойца королевства Вандом, а также, судя по обилию готовых драться с ним героев, еще и Гессена. Конечно, я понимаю, барон Эльрих уделал бы его одной левой, но просто не захотел связываться.

Эльрих набычился и посмотрел с угрозой.

– Вы, кажется, собираетесь со мной состязаться?

– Упаси меня, – ответил я поспешно, – но как-нибудь тоже подойду к вам внезапно и поставлю вас врасплох.

Он махнул рукой.

– Ладно, только в городе не задерживайтесь. А то упьетесь так, что и на багер не успеете. А он не ждет и королей.

– А магов?

Он огляделся по сторонам и ответил, понизив голос:

– Никого не ждет. Но только об этом не нужно громко. А лучше не говорить и шепотом.

– А что случилось?

Он поморщился.

– Предполагается, что маги всесильны. Так оно по сути и есть, за исключением багеров. Они уже ходили по этой земле до появления магов.

– Вы забыли о подземных кладовых, – напомнил я. – Откуда вам все на тарелочке.

Он вообще скривился.

– Маркиз, вы просто склад с неудобными вопросами. Просто не забивайте себе голову вопросами. Попросту выкиньте из головы! Веселитесь, живите счастливо! Маги заботятся о нас. Не подвергайте сомнению их мощь, она в самом деле беспредельна.

Я напоролся на его потвердевший взгляд и не стал напоминать, что даже простейшие багеры про мощь магов даже не слыхали.

Глава 5

В покои я вернулся за луком, без него чувствую себя, как граф Гаррос без банта спереди и банта сзади. И хотя на поясе у меня теперь, можно сказать, суперпистолеты ближнего боя, но штуки как следует не проверенные, а с луком уже насобачился, знаю точно, как много с ним могу. Да и стрельбу из лука можно объяснить моей необыкновенной ловкостью, что льстит, а вот эти штуки… сразу видно – чертовщина.

Пока я облачался, в дверь деликатно постучали.

– Войдите, – сказал я.

В покои вошел мастер Гандлер, с порога пропуделил подскоки и подпрыги, разводя руками и то сметая с сапог пыль, то вскидывая их как в украинском гопаке, наконец остановился, маленькое сухонькое лицо слегка раскраснелось.

– Ах, сэр Ричард! – воскликнул он. – Вы так много сделали для Его Величества!.. И все это ценят. Даже леди Элизабет ценит, хотя может показаться…

Я отмахнулся.

– Да ерунда все.

Он горестно всплеснул руками.

– Сэр Ричард, только я один понимаю, почему леди Элизабет так придирается к вам!

– Почему? – спросил я с интересом. Хоть и сам догадываюсь, но все мы любим послушать, когда говорят о нас, любимых. – Какая муха ее укусила?

– Сэр Ричард, вы совершенно не умеете себя вести при дворе короля Хенриха! Вы стали посмешищем, о вас слагают анекдоты, острословы состязаются, придумывая вам разные промахи этикета…

Я развел руками.

– Возможно, я их допускаю.

Он помотал головой.

– Не верю! Я знаю, где можете промахнуться по незнанию, а где никогда не сделаете ошибку, потому что… потому что…

Он замялся, я возразил доброжелательно:

– Да что вы, я очень грубый и неотесанный человек.

Он отчаянно помотал головой.

– Не верю! Человек, который неосознанно соблюдает порой тончайшие нюансы этикета, может допустить грубый промах… у меня вообще иногда появляется ужасная мысль, что вы это нарочно, хотя не пойму, зачем это вам? Однако даже грубые промахи не делают такого человека неотесанным, как ликующе стараются представить вас наши острословы!.. И леди Элизабет это чувствует, женщины вообще намного чувствительнее мужчин. Потому она и злится. Она одна чувствует ваше странное превосходство даже в вопросах придворного этикета, однако, в отличие от меня, не может понять, откуда у нее это чувство, потому злится и на себя, и на вас…

– Ну, это чисто по-женски.

Он посмотрел на меня умоляюще.

– Сэр Ричард, а вы не могли бы… как-то поменять свое поведение? Не знаю почему, но я за вас переживаю!

Я виновато развел руками.

– Боюсь, это уже прилипло. Чтоб изменить, надо что-то уж совсем какое-то… и не знаю даже! Давайте лучше я расскажу, как и обещал, кое-что из тенденций моды в моем медвежьем…

Он ахал и ужасался, но слушал с превеликим вниманием. Я нарисовал на листах, как мог, те наряды, что мог вспомнить, от времен Пушкина до нынешних. От коротких юбок и джинсов он пришел в ужас, хотя и признал, что нечто в этом есть, нарядами тургеневских девушек восторгался, жадно расспрашивал, из чего и как, на что я резонно ответил, что мужчины не слишком заморачивают себе этим головы, для нас куда важнее, чтобы даже длинную юбку было легко задрать…

Он понимающе, хоть и кисло улыбнулся, эстет, переспросил, что делает у женщин такие вот приподнятые задницы, это очень, очень даже…

– Эротично, – подсказал я.

Он покраснел от жутко грубого и даже похабного слова, оглянулся по сторонам и прошептал:

– Да-да, за неимением другого, более изысканного слова, примем пока это… Это придает даже самым одухотворенным и возвышенным девушкам неповторимый шарм…

– Ага, – согласился я. – Смотришь в ее чистое лицо, слушаешь возвышенные речи о поэзии, а краем глаза видишь оттопыренную жопу… Это здорово! В моде очень важны контрасты. Я слышал, что туда вставляют китовый ус. Я имею в виду платье. Не знаю, что это за ус такой, и есть ли он на самом деле, но слышал пару раз.

Он быстро и напряженно думал, перебирал что-то в памяти, наконец кивнул.

– Да, я знаю, что это. И теперь даже понимаю, как можно использовать его легкость и упругость. Благодарю вас, маркиз!

– Да ерунда, – ответил я великодушно.

– Ну что вы, это очень важно! Общество должно развиваться!

– Ага, – согласился я. – Ну да, ага…

– Правда, – сказал он со вздохом, – пока даже не представляю, как преодолеть косность и сопротивление общества…

– Начните с монарших особ, – посоветовал я. – У нас король Людовик, пока был молод, носил обтягивающие штаны по самые… вот досюда. А летом вообще щеголял еще и в коротких. До колена. Все видели его полные ляжки и красиво вылепленную голень. И вся страна носила такие же. Когда же постарел, а ноги окривели и опадагрились, стал носить вот здесь толстые такие буфы, чтобы скрыть ляжки, а штаны стали не только широкими, но со всякими вот тут и вот тут, видите? И вся страна тоже стала носить такое же.