– Сделай корону, парень. Сделай.
Когда солнце уже стало клониться к закату, полковник и Чарли, а с ними их египетский друг спустились по скудно освещенной черной лестнице; шаги первых двух были тяжелы, как железные молоты, а третий то и дело подпрыгивал кверху, словно воздушная кукуруза над сковородой.
– Ну хорошо, мы обзавелись мумией, а что с ней делать, полковник? – недоумевал Чарли. – Ни поговорить, ни побегать…
– Этого нам с тобой и не требуется, парень. А вот горожане и заговорят, и забегают. Выгляни-ка на улицу!
Они отворили скрипучую дверь и увидели все тот же город, придушенный покоем, пораженный бездействием.
– Даже если ты, парень, сумел оправиться от Пустой Безнадеги, этого еще недостаточно. Город сжался, как часовая пружина, только вот циферблат оказался без стрелок, а из-за этого утром страшно просыпаться: вдруг настало вечное воскресенье! Как по-твоему, парень, кто избавит нас от этой напасти?
– Амон Бубастис Рамзес Ра Третий, прибывший спецрейсом в шестнадцать ноль-ноль?
– Да, парень, истинно так. У нас теперь есть исполинское семечко. Чтобы от него был толк, нужно его… что?
– Наверно… – поразмыслил Чарли, зажмурив один глаз, – посадить?
– Посадить! Затем понаблюдать, как оно дает всходы! А потом? Собрать урожай. Урожай! Вперед, сынок. Э-э-э… веди своего приятеля.
Полковник, крадучись, вышел в ранние сумерки.
За ним, поддерживаемая Чарли, вышла мумия.
В разгар Дня труда из Царства Мертвых явился Озирис Бубастис Рамзес Амон-Ра-Тот.
Земля дрожала, повсюду распахивались двери, но не от порывов осеннего ветра и не от грохота праздничного шествия во главе с мэром города (семь автомобилей плюс оркестр из дудок и барабанов), а от топота растущей толпы, которая хлынула на улицы, приливной волной затопив лужайку перед домом полковника Стоунстила. Чарли с полковником не один час сидели на веранде в ожидании этого взрыва безумия, этого штурма Бастилии. Теперь, когда обезумевшие собаки кусали мальчишек за пятки, а мальчишки приплясывали по краям толпы, полковник глядел сверху вниз на Творение (дело рук его и Чарли) и заговорщически улыбался:
– Итак, Чарли… Я выиграл пари?
– Еще бы, полковник!
– Тогда пошли.
По всему городу звонили телефоны, на кухнях пригорали обеды, а полковник выступил вперед, чтобы даровать собравшимся папское благословение.
В самой гуще толпы виднелась телега, запряженная лошадью. На козлах, ошалев от несказанной удачи, восседал Том Таппен, владелец еле живой пригородной фермы. Его бормотание заглушал восторженный рев толпы, потому что в повозке находился богатый урожай, созревший через четыре тысячи забытых лет.
– Да разольется великий Нил, да зарастет его устье, – выдохнул полковник, широко раскрыв глаза, – если это не настоящая мумия из Древнего Египта, завернутая в подлинный папирус и просмоленные лоскуты!
– Она самая! – крикнул Чарли.
– Она самая! – подхватили остальные.
– Вышел я утром пахать, – не унимался Том Таппен, – пашу себе и пашу. И вдруг – бац! Плуг вывернул из земли эту штуковину, прямо у меня перед носом! Мне чуть худо не стало! Подумать только! Не иначе как египтяне три тыщи лет назад прошли через Иллинойс – а мы-то не знали! Откровение, иначе не скажешь! Прочь с дороги, ребятня! Отвезу-ка я эту находку на почтамт. Пусть выставят для всеобщего обозрения! Но! Пошла!
Толпа отхлынула вместе с лошадью, телегой и мумией, оставив в покое старика полковника, который только что притворно ахал и таращил глаза.
– Чтоб мне сгореть, – прошептал он, – все идет как по маслу, Чарльз. Волнение, гомон, толки, безумные сплетни будут множиться до исхода тысячи дней или до Судного дня, смотря что наступит раньше!
– Так точно, полковник!
– Микеланджело нам в подметки не годится! Его «Давид» – может, и шедевр, только нынче он позабыт-позаброшен. То ли дело наша египетская диковинка… – Полковник прикусил язык, потому что мимо пробегал мэр.
– Полковник, Чарли, приветствую! Дозвонился до Чикаго. Завтра к утру нагрянут газетчики! А к полудню – музейная братия! Не рухнула бы наша торговая палата!
Мэр умчался догонять толпу.
Осенняя тучка опустилась на лицо полковника и зависла в складках у рта.
– Конец первого акта, Чарли. Теперь начинаем соображать быстро. На подходе второй акт. Мы ведь хотим, чтобы эта суматоха длилась вечно, согласен?
– Так точно…
– Пораскинь мозгами, парень. Что там выпало на кубике?
– На кубике выпало… а!.. два хода назад?
– Получи пять с плюсом, золотую звезду и сладкий пирожок! Господь дал, Господь и взял, так ведь?
Чарли взглянул в лицо старику и увидел, как того обуревает беспокойство.
– Так точно.
Полковнику было хорошо видно толпу, которая сгрудилась у почтамта в двух кварталах от его дома. Подоспевший оркестр из дудок и барабанов завел какой-то мотив, смутно напоминающий о Египте.
– На закате, Чарли, – прошептал полковник, закрыв глаза, – мы сделаем последний ход.
Какой был день! Спустя много лет люди повторяли: вот это был день! Мэр только успевал забежать домой, чтобы переодеться: он произнес три речи, возглавил две процессии (одну – вдоль по Мейн-стрит до конца трамвайного маршрута, другую – в обратном направлении), а в центре этих событий находился Озирис Бубастис Рамзес Амон-Ра-Тот, который улыбался то направо, когда сила притяжения одолевала его хилое туловище, то налево, когда процессия заворачивала за угол. Битый час оркестр из дудок и барабанов, теперь значительно усиленный медными духовыми инструментами, подкреплялся пивом и разучивал торжественный марш из «Аиды», который потом был исполнен столько раз подряд, что женщины стали уносить домой ревущих младенцев, а мужчины ретировались в бары, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Поговаривали о третьем параде и о четвертой торжественной речи, но сумерки застали город врасплох, и все, включая Чарли, разбрелись по домам ужинать – точнее, обсуждать новости.
Около восьми вечера Чарли с полковником отправились прокатиться сквозь листопад и благодатную тьму на машине марки «мун» выпуска 1924 года, которая начинала ворчать, как только это прекращал делать полковник.
– А куда мы едем?
– Надо подумать… – рассуждал полковник, управляя машиной легко и непринужденно, на философской скорости десять миль в час. – Сейчас все, включая твоих домашних, отправились на Гроссетскую пустошь, так? Слушают последние речи в честь Дня труда. Нашего мэра хлебом не корми – дай только поговорить с трибуны, пра-ально? Затем пожарные начнут палить из ракетниц. Отсюда следует, что почтамт – вкупе с мумией, вкупе с шефом полиции, который несет вахту, – окажется без прикрытия. Вот тогда должно произойти чудо. Непременно должно произойти, Чарли. Спроси почему.