Конечно, будущее не предопределено. Существует много вариантов развития, и ничто не заставляет нас выбрать именно путь глобализации. Всегда есть возможность «запереть» в стране капиталы, поставить барьеры на пути международной торговли и «забаррикадировать» государственные границы. Такое уже случалось в истории как минимум однажды — после глобализации конца XIX века. Тогда в течение нескольких десятилетий мир становился все более демократичным и открытым. Люди могли пересекать границы, не предъявляя паспортов, и устраиваться на работу в других странах, не спрашивая разрешения властей. Они без каких-либо препон получали гражданство того государства, где хотели обосноваться. Однако в начале XX века, после нескольких десятилетий антилиберальной пропаганды и националистского «бряцания оружием», эта открытость сменилась централизацией и закрытием границ. Страны, еще вчера торговавшие и совместными усилиями утверждавшие общие идеи, теперь стали считать друг друга врагами и готовиться к войне во имя традиционных ценностей. Утвердилось мнение, что новые рынки надо завоевывать не в конкурентной борьбе, а силой оружия. Первая мировая война, разразившаяся в 1914 году, положила конец периоду глобализации: повсюду воцарились протекционистская политика и визовый режим.
Многие последствия глобализации могут легко вызвать подозрение — ведь она ломает традиционные экономические механизмы, подрывает устоявшиеся групповые интересы, подвергает сомнению прежние культурные формы и ослабляет существующие центры влияния. Когда национальные границы перестают играть прежнюю роль, большую свободу передвижения обретают не только люди, товары и капиталы, но и преступность, фанатизм, болезни. Сторонникам глобализации необходимо убедительно доказать, что преимущества, связанные с расширением свободы и возможностей, компенсируют эти негативные явления. Следует искать и находить способы решения этих проблем — причем более эффективные, чем прежние. В противном случае реальной станет опасность, что в западном мире утвердятся антиглобалистские взгляды, и тогда экономический спад или обычная тарифная война могут вызвать мощную протекционистскую реакцию. После биржевого краха на Уолл-стрит в 1929 году Соединенные Штаты перешли к радикальной протекционистской политике, в результате на многие годы их единственным «экспортным товаром» стала экономическая депрессия. Правительства других стран ответили аналогичными мерами, и международная торговля рухнула: всего за три года ее объем сократился на две трети. Кризис в одной стране породил депрессию мирового масштаба. Сегодня возврат к протекционизму обернулся бы стагнацией для богатых стран и усилением нищеты — для развивающихся. В худшем случае это приведет к новому витку конфликтов, к тому, что страны опять станут относиться друг к другу с враждебностью. Когда государство замыкается в себе, рассматривая все, что исходит из-за рубежа, как угрозу, а не как многообещающую возможность, дело заканчивается усилением национализма в его самых примитивных и грубых формах.
Впрочем, опасность, что нынешняя глобализация тоже «потерпит крушение», не так велика. Империалистские амбиции сегодня не в чести, и к глобализации уже подключилось беспрецедентное количество демократических стран. Идеи демократии и прав человека обретают все больше влияния, а Азия и Латинская Америка сегодня сделали свой выбор и активно интегрируются в мировую экономику. Большинство стран мира стремятся, чтобы международная торговля регулировалась многосторонними соглашениями, например в рамках ВТО, — это не позволит властям могущественных держав нарушать свободу торговли в своих интересах. Но даже если распространение демократии и рыночной экономики будет продолжаться, это не значит, что перед всеми лежит единственный путь развития. Такие государства, как Бирма и Северная Корея, наглядно демонстрируют, что самоизоляция от глобальных тенденций вполне возможна — если, конечно, вы готовы расплачиваться за это угнетением и нищетой. Да и страны ЕС никто не принуждает к либерализации рынка — опять же, если мы готовы поступиться свободой и процветанием, которые несет с собой такая либерализация, и обречь бедняков в развивающихся странах на страдания ради сохранения наших тарифных барьеров. Участие в процессе глобализации не носит обязательного характера, но оно желательно — ведь глобализация не сможет развиваться сама по себе, если никто не будет ее поддерживать, если никто не захочет бросить вызов изоляционизму.
Любые перемены вызывают подозрения и тревогу, и порой для этого есть основания — ведь даже позитивные изменения в краткосрочной перспективе часто имеют негативные последствия. Политические руководители не желают брать на себя ответственность за неудачи и проблемы, им удобнее обвинить в этом кого-то другого. Глобализация в этом смысле — просто идеальный козел отпущения, ведь в этом процессе представлены все те «анонимные» силы, что служили мишенью для политиков на протяжении всей истории человечества: другие страны, другие расы и народности и «беспощадный» рынок. Глобализация не может защититься от обвинений политиков в том, что она приводит к экономическим потрясениям, обнищанию народов и обогащению ничтожного меньшинства, или от утверждений предпринимателей, что именно из-за нее они вынуждены загрязнять окружающую среду, сокращать рабочие места и повышать собственную зарплату. Если же происходит нечто позитивное — улучшается экология, набирает обороты экономический рост, повышается жизненный уровень, — никто, как правило, не ставит это в заслугу глобализации. Неудивительно — в подобных случаях всегда находится достаточно желающих приписать все эти достижения себе. Одним словом, глобализация не может ничего сказать в собственную защиту. Поэтому мы, если хотим, чтобы она продолжалась и усиливалась, должны взять на себя идеологическую борьбу в защиту свободы — за ликвидацию границ и контроля.
Лет через тридцать нас, жителей планеты, скорее всего станет больше на 2 миллиарда, причем 99 % этого прироста придется на развивающиеся страны. Никакой силы, автоматически предопределяющей, в каком мире они будут жить и какие возможности перед ними откроются, просто не существует. Это зависит прежде всего от того, во что верят, о чем думают и за что борются такие люди, как мы с вами.
В китайской деревне Тау-Хуа-Линь Лассе Берги Стиг Карлссон беседуют с людьми о том, что изменилось со времени их первого приезда. «Тогда мышление людей было закрыто, скованно», — объясняет крестьянин Юан Жэнмин. Но после того как сельчане получили право распоряжаться собственной землей, у них впервые появилась возможность принимать самостоятельные решения на этот счет. Даже такой, довольно скромный, уровень свободы оказал на жителей деревни революционное воздействие. Теперь они должны были сами думать о том, что делать, мыслить по-новому. Людям разрешили уделять больше внимания себе и своим близким, а не просто выполнять указания лидеров. Человек — не инструмент для достижения чьей-то цели, он — самостоятельная личность. Юан продолжает свой рассказ: «После этого крестьянин стал сам себе хозяином. Ему уже не надо кому-то подчиняться. Он сам должен решать, что, когда и как делать. Плоды его труда теперь принадлежат ему самому. Так мы получили свободу. Нам разрешили думать самостоятельно». Обобщая свои впечатления, писатель Лассе Берг приходит к такому выводу: «Великая Китайская стена сегодня рушится в сознании не только китайцев. Примерно то же самое происходит по всему миру — в Бихаре, Восточном Тиморе, в Овамболенде. Люди начинают осознавать то, что прежде совсем не казалось им очевидным: человек должен быть хозяином собственной жизни. Такое осознание влечет за собой стремление — не только к свободе, но и к жизненным благам, к процветанию» [165] . Этот переворот в сознании, несмотря на все оговорки, должен внушать нам оптимизм. Конечно, мы прошли далеко не весь путь: во многих регионах планеты по-прежнему царят угнетение и нищета. И впереди нас, несомненно, ожидают не только успехи, но и серьезные неудачи. Но люди, которые поняли, что жизнь в невежестве и под гнетом — отнюдь не естественное и неизбежное состояние, уже не смирятся с таким положением дел. Люди, осознавшие себя не просто «винтиками» общества и коллектива, а самодостаточными личностями, не захотят безропотно подчиняться другим. Ощутив вкус свободы, они не позволят изолировать себя от мира стенами и барьерами. Люди постараются улучшить собственную жизнь и мир, в котором мы живем. Они будут требовать свободы и демократии. Главная цель политического процесса должна состоять именно в том, чтобы они эту свободу получили.