- Тертуллиан!… Раньше ты хоть как-то, но помогал!… Конечно, с моей стороны нагло просить о помощи, ничего не предлагая взамен, у тебя и своих дел хватает… ну, наверное, хотя не могу даже представить, чем там заниматься в кущах бестелесным… словом, я вообще не обращался к тебе за помощью, ты сам являлся!… А теперь, когда мне помощь нужна как никогда… чем ты, бессовестный, там таким занят в своих райских кущах?
Раздался приближающийся грохот, словно с вершин горного хребта несется каменная лавина, сметая на своем пути села и города. Засверкали жуткие молнии, меня ослепил всесжигающий свет, я закрылся руками и пугливо посмотрел на шатер.
Из-за горизонта блеснул луч, я отшатнулся, но он мгновенно отыскал меня и выжег сетчатку глаза. Ослепленный, я тер кулаками слезящиеся глаза, передо мной прямо из земли с грохотом и содроганием грунта вырвался поток багрового огня.
Я широко распахнул глаза, никогда не видел Тертуллиана таким, а он быстро принял обычный плазменный вид сгустка чистейшего белого света, загрохотал устрашающе:
- Ты… что ты творишь?
- Во славу Божью, - ответил я твердо и выпятил подбородок, попробуй оспорь, хрен сумеешь, формула безотказная, под нее подверстать можно все. - И во славу церкви тоже, кстати. Ты к ней еще имеешь отношение?
Он прогрохотал:
- Да как ты смеешь?
- Тихо, - попросил я, - Тамплиера с дамой разбудишь. Как бы они ни утрудились, могут проснуться.
Он сказал все тем же гневным грохочущим голосом:
- Он чист и свят! И в мыслях не держит того, на что ты намекаешь своим грязным языком!… Не проснутся, не волнуйся. Они оба спят чистым праведным сном и в ночных грезах бродят по этим самым райским кущам, о которых ты так неуважительно… Что ты хочешь?
- Извини, - сказал я покаянно, - это я так спросил, на всякий случай. Вдруг, думаю, эволюционируешь и дальше. Ну как от римского патриция-язычника после раздумий и тягостных сомнений, не получая поддержки от великого и могучего, перешел в христианство! А сейчас нарыл что-то еще, ты же думающий человек… хотя сейчас вроде бы и не совсем… Я имею в виду, не совсем человек, а не то, что ищущий, размышляющий, мыслящий… Мыслить, думаю, будешь, даже если окажешься в червяке или камне…
На миг меня опоясала сплошная стена огня, я очутился будто внутри пламенной трубы, это Тертуллиан в задумчивости или в ярости, святых понять трудно, прошелся вокруг меня на привычной ему скорости.
- Что ты хочешь? - прогрохотал он снова. - Чтобы я помог тебе в этом поединке?
- Ну…
Он отрезал:
- Этому не бывать!
- Почему? - спросил я отчаянно. - Разве я не прав?
Огненная фигура приняла форму человека, я даже рассмотрел гневно перекошенный рот, оттуда выплескиваются языки пламени, и пылающие глаза.
- А разве он не прав? - ответил он вопросом на вопрос. - И нам его правота ближе и понятнее!
- И что? - спросил я. - Ну не верю, что всегда была борьба только с черненькими, а беленькие с беленькими никогда не дрались!… Да не за баб или власть, я такое не сказал, не намекай, а за… торжество идей!… Светлых над серыми, а светлейших над светлыми!… Даже хорошее не сдается без боя лучшему… что, скажешь, не так?
Он прорычал:
- А кто сказал, что лучше - ты? Тамплиер не в пример чище!
Я возопил:
- А кто спорит?… Речь о другом!
- О чем?
- А то не знаешь!… Я всю Армландию хочу сделать святой страной… ну, в пределах разумности, а он держит в святости только себя и это место у трухлявого моста!
- Совсем не трухлявого…
- Но всего лишь моста!
- Не только, - возразил Тертуллиан. - У него замок и три деревни.
- Это больше Армландии?
Он смолчал, сопел и кряхтел зло и раздраженно. Наконец прорычал:
- Я не уверен, что ты не ввергнешь Армландию в еще больший грех. Что-то от тебя серой попахивает. И глаза какие-то красные…
- И спина поцарапанная, - добавил я. - Тертуллиан, я тебя не узнаю! Засомневался? Боишься рискнуть?… Раньше ты не страшился бросить все свое языческое богатство и пойти за христианами. А сейчас предпочитаешь римскую синицу христианскому журавлю! Вот так революционеры становятся чиновниками?
Он фыркнул:
- Это ты христианский журавль? Видал я таких журавлей. Где пролетают, трава пять лет не растет.
- Тертуллиан, - сказал я настойчиво, - я пригласил из Зорра отца Дитриха, ты это знаешь?… Как думаешь, зачем?… Я отдал замок с богатыми землями отцу Улфилле, а это такой лютый фанатик!… Как думаешь, зачем? Я уже начал ковать кадры церковной власти!… Ты, как один из отцов церкви, должен оценить и дать мне пряник. Я уже начал одуховнивать Армландию, а что делает мой противник? Он мешает!… Пусть из самых лучших побуждений, но тормозит прогресс, что уже начался… почти, во имя церкви и прогресса!
Он прорычал зло и гневно, напомнив самого Тамплиера:
- Все равно этому рыцарю вредить не стану, он святой человек.
- А я - паладин! - напомнил я ревниво. - Мой рыцарско-монашеский сан выше!
- Нет у тебя никакого сана, - напомнил он. - Паладин - это не сан! Ладно, я же говорю, возьму грех на душу…
- Поможешь? - спросил я с надеждой.
- Нет, - отрезал он. - Но и помогать Тамплиеру не стану.
- Какой же это грех? - вскрикнул я. - Да и первый у тебя грех, что ли?… Как и у меня?… Главное, чтобы жила страна родная, все остальное тлен. Конечно, жила в святости и благочестии. Ну вот как я.
Он отмахнулся.
- Лучше уж молчи про свою святость. Хотя, конечно, за тебя говорит то, что ничем не воспользовался из сатанинских штук, что набрал на Юге.
- Да я еще не знаю, - признался я, - работают ли здесь. У меня есть подземный вихрь, так я ему сколько раз велел предстать, когда еще попал в кольцо Барьера… Видать, не может через океан. Или вообще у Севера и Юга разные системы вооружения? Даже транспорта, как догадываюсь. Боюсь, что здесь не сработает то, что там просто блистало…
- Боишься?
Я вздохнул.
- Вообще-то должен быть рад. Хотя, если честно, вовсе не рад. Дурак был бы я набитый, если бы такому радовался. Даже праведнику не мешает хороший острый меч и добротные доспехи. Да ты и сам прекрасно знаешь! Кто мне помог добыть меч, щит и доспехи святого рыцаря сэра Арианта?
- И лук, - напомнил он сварливо. - Но тебе они не помогут.
- Почему?
- У твоего противника, - ответил он серьезно, - доспехи благородного лорда Игнателия. Он всю долгую жизнь боролся с язычеством, нес темным народам свет христианской веры на острие меча, а в конце жизни принял мученическую смерть от своих же отступников, но не отказался под нечеловеческими пытками от веры Христа. За такое он был принят в сонм святых, а его личные вещи обрели чудесные свойства.