Все это время Текс Смит из журнала «Хот род», который меня в это место притащил, пытается провести меня к выставке самодельных автомобилей: «Слушай, я хочу, чтобы ты увидел „Силуэт“, машину, которую построил Том Кашенберри», — и получается так, что в самый полдень по платформе рикошетируют две сотни подростков, в круглом плавательном бассейне все носится и носится скоростной катер, а я, судя по всему, становлюсь единственной персоной, которую от созерцания всего этого дела отвлекают. Выставка самодельных автомобилей оказывается «Четвертым караваном самодельных машин Форда», который Форд отправляет по всей стране. Поначалу, со всем этим шумом, периферическим движением и зарождающейся похотью, которую вызывают у нормального человека носящиеся по всей округе пышные нимфетки, эти самодельные машины не поражают вас как нечто совершенно особенное. Очевидно, они все-таки совершенно особенные, но первая ваша мысль обо всем это деле вполне обычна — вроде того, что, мол, пацаны, хозяева этих автомобилей, скорее всего, попросту тощие недоноски в футболках, которые обычно закатывают сигаретные пачки в короткие рукава этих самых футболок.
Однако некоторое время спустя я уже от души радовался тому, что увидел автомобили в этой естественной расстановке, которая в конечном счете представляет собой нечто вроде платоновской Республики для тинейджеров. Ибо, если вы на этой ярмарке к чему-либо очень долго присматривались, вы неизменно продолжали подмечать одну особенность. Эти подростки настоящие маньяки, когда дело касается формы. К форме они испытывают едва ли не религиозное чувство. Взять, к примеру, танцующих. Никто из них даже ни разу не улыбнулся. Напротив, предельно сосредоточенные, они смотрели на руки и ноги друг друга. В танцах не было решительно ничего грациозного, в них уж скорее преобладала природа подростковой драки, но все предельно концентрировались, чтобы совершенно точно их станцевать. И решительно все подростки с пышными прическами имели форму, дикую форму, но форму с жесткими стандартами, как можно было заметить. Даже мальчики. Их одежда была самой что ни на есть прозаичной — «ливайс», «джим-слимс», спортивные рубашки, футболки, рубашки поло. Однако форма оставалась неизменной — силуэт цилиндра. И прически у них были в одном и том же стиле — у кого волосы короткие, у кого длинные, но ни у кого я не заметил пробора. Все челки просто отбрасывались в сторону. Я прошел мимо одной из гитарных палаток и там увидел одного недомерка, лет тринадцати, он играл на электрогитаре как сам дьявол. Того пацана звали Крэнстон Имярек или что-то в таком духе. Судя по виду, его следовало звать Кермет или Гершель; все его гены были вроде как до жути оклахомскими. Короче, этот самый Крэнстон от души наяривал на гитаре, а большая толпа за ним наблюдала. Но при этом Крэнстон вовсю горбился, его позвоночник гнулся как молодое деревце, привязанное к стойке, а вид у него был блистательно-скучающий. В тринадцать лет этот пацан уже был фанатично-классным. И все они были такими. Все они были чудесными рабами формы. Эти подростки создали свой собственный жизненный стиль, и они внедряли его в жизнь в гораздо более авторитарной манере, нежели взрослые. Больше того. Сегодня у этих подростков — особенно в Калифорнии — есть деньги, из-за чего, уж не знаю, следует ли вообще об этом упоминать, все эти торговцы ботинками, продавцы гитар и представители «Форд мотор компани» в первую очередь оказались на «Подростковой ярмарке». Мне не составит труда отметить, что именно та же самая комбинация — деньги плюс рабская приверженность форме — отвечает за создание Версаля или площади святого Марка. Понятное дело, большинство артефактов, которые производят эти подростки типа «деньги плюс форма», являются вещами чертовски грубого порядка. Однако такой же была и большая часть атрибутов, изобретенных в Англии периода Регентства. Я хочу сказать, большая их часть не превышала уровня накрахмаленных галстуков. Некто мог зайти в дом Красавца Бруммеля в одиннадцать часов утра, и перед ним тут же оказывался дворецкий с целым подносом загубленного полотна. «Вот некоторые из наших неудач», — признается дворецкий. Но затем Бруммель спускается вниз в одном из идеально накрахмаленных галстуков. Весь подобный идеальному ирису, цветку цивилизации Мейфэр. Однако период Регентства все же увидел кое-какую чудовищно формальную архитектуру. А формальное общество этих подростков также привнесло с собой по меньшей мере одну существенную вещь в формальное развитие высшего порядка — самодельные автомобили. И я не стану ограничиваться замечанием, что эти автомобили значат для нынешних подростков куда больше того, что значила формальная архитектура для великого формального столетия Европы, скажем, от 1750 до 1850 года. У них есть свобода, стиль, секс, мощь, движение, цвет — и все это там, на месте.
С 1945 года, вместе с развитием формального отношения подростков к автомобилям, происходило кое-что, обладающее великой изощренностью, о чем взрослые даже отдаленно не подозревали — главным образом потому, что на эту тему подростки высказываются весьма невразумительно, в особенности те, которые больше всех остальных на ней зациклены. И это отнюдь не представители тех слоев общества, где дети в возрасте семнадцати лет начинают писать чувствительно-аналитическую прозу, ну а если они все же такую прозу пишут, то вскоре попадают в лапы преподавателей английского языка, а те вкладывают им в головы Хемингуэя или уйму других «проклятых» писателей. И если они вдруг когда-либо надумают, скажем, написать про автостраду, то это уже обязательно будет скользкая от дождя автострада, и звук проносящихся по ней автомобилей подобен звуку рвущегося шелка — пусть даже ни в одном домашнем хозяйстве с 1945 года не слышали звука рвущегося шелка.
Так или иначе, мы снова оказываемся на «Подростковой ярмарке», и я разговариваю с Тексом Смитом, а также с Доном Бибом, тучным молодым парнем в белой спортивной рубашке и кубинских солнцезащитных очках. Пока они рассказывают мне про «Караван самодельных автомобилей Форда», я понимаю, что Форд уже начал осмысливать тинейджерский образ жизни и его потенциал. Форд, похоже, прикидывает, рассуждая примерно так: «Тысячи подростков сейчас либо владеют автомобилями, либо угоняют их, чтобы покататься на бешеной скорости, либо до определенной степени их перестраивают, фактически превращая в самоделки. А порой происходит и то, и другое, и третье. Прежде чем ребята обзаведутся семьей, они могут вложить в это дело немало денег». И если теперь Форд зацепит их «фордами», то, женившись, эти подростки купят себе новые «форды». Даже на тех парнишек, которые не являются законченными автомобильными фанатами, непременно повлияет тот, кого они посчитают своим «боссом». Это слово, «босс», они очень активно используют. Да, подростки привыкли считать «форд» классной машиной, но, с другой стороны, в период от 1955 до 1962 года фаворитом был «шевроле». У «шевроле» имелись мощные моторы, эти автомобили было легче угнать, их дизайн отличался простотой, так что подростки с большей легкостью могли их переделывать. А в 1959 году и в особенности в 1960-м «плимут» тоже стал считаться классной машиной. В 1961 и 1962 году популярностью пользовались исключительно «шевроле» и «плимуты». Но теперь Форд делает свой большой рывок. Уйма профессионалов, взрослых людей, занимающихся форсажем, переделкой и конструированием самодельных машин, расскажет вам, что сейчас «форд» самая классная машина, однако здесь придется сделать определенную оговорку, потому что Форд в той или иной форме подбрасывает всем, кому ни попадя, малость деньжат. В «Караване самодельных автомобилей» все машины сварганены из фордовских корпусов, если не считать тех, которые являются полностью, от начала и до конца, самодельными, вроде вышеупомянутого «Силуэта».