* * *

Посвящается моей бабушке – талантливой, трудолюбивой и заботливой.

Бабушке, которая всегда поддерживает меня в сложные жизненные моменты.

Бабушке, чьё чудесное имя Ия в переводе с грузинского означает «фиалка».

Бабушке, которую друзья и близкие ласково зовут Юсей – так же, как я назвала героиню этой книги…

Пролог

Серая птица, с чёрным тяжёлым клювом, целилась женщине в шею, на которой поблёскивала золотая цепочка.

«Понравилась-понравилась!» – прошипела крылатка и спикировала с ветки дуба.

«И нам понравилась!» – крикнули другие серые птицы, свисающие с деревьев гроздьями, словно летучие мыши в гроте далёкой пещеры.

* * *

Женщина шла торопливо, постоянно оглядываясь. В руках у неё был свёрток, который она нежно и крепко прижимала к себе. Ей оставалось всего лишь обойти кусты физалиса, бесстыдно краснеющие в тумане сырой бесцветной ночи, и она оказалась бы дома. Ей нужно было прокрасться туда неслышно, чтобы муж не догадался о том, что его жена и новорожденная дочка отсутствовали несколько часов. Женщина уже приблизилась к покосившемуся бревенчатому домику и потянулась к дверной ручке, когда в глаза вдруг хлынул яркий свет. На пороге стоял высокий лысый мужчина с багровым от злости лицом.

– Ты где была? – спросил он, сжав и без того тонкие губы. – Что, к ведьме бегала, да?

Стараясь не смотреть мужу в глаза, женщина помотала головой:

– Нет, я погулять вышла возле дома: Настя уснуть не могла, плакала.

– Да что ты врёшь мне? – повысил голос мужчина и ткнул жену красным толстым пальцем в грудь. – Где цепочка твоя? Ведьме за услугу небось отдала?

Женщина вздрогнула и коснулась рукой шеи. Цепочки не было…

Убежище

Юсинь два раза хлопнула в ладоши и, услышав в ответ пароль – мяуканье, толкнула деревянную дверь. С высокомерным скрипом, словно раздумывая, пропускать ли ей девочку, та неспешно отъехала в сторону. Свет от телевизора, как всегда, делал предметы чердака загадочными и немного пугающими. Пленница телевизора (сегодня это была молодая темноволосая барышня в строгом костюме) приторно-радостным тоном рассказывала что-то про английскую принцессу. То ли та ждала ребёнка, то ли не ждала, но собиралась его завести – Юся с ходу не разобралась.

В неказистом кресле, склонившись над книгой, сидел мальчик лет четырнадцати. Когда Юсинь вошла, он поднял голову и улыбнулся.

– Мяу тебе, друг мой! Как добралась, без приключений? – спросил мальчик, закрыв книгу.

– С-смотря что ты по-понимаешь под п-приключениями, – улыбнулась Юсинь в ответ, и её нос почему-то порозовел.

– Эх, наши с тобой приключения больше походят на мучения, – мальчик небрежно убрал со лба русую прядь волос, – птицы, похоже, становятся с каждым днём всё злее. Ты сумела пробраться сквозь них без потерь?

– На-на этот раз д-да, – Юся опустилась на чемоданообразный пуфик рядом с ненадёжной башней из книжек, наборов открыток и потрёпанных журналов. – Жаль было ра-расставаться со второй парой е-единственных в моей жи-жизни серёжек. И поэтому я ре-решила больше их не на-надевать.

– Мудрое решение, – подмигнул мальчик. – В прошлый раз эта серая дура чуть не откусила тебе мочку, пытаясь сорвать побрякушку.

– Это не по… не по-побря… – Юсинь почувствовала, как знакомая невидимая рука сдавливает горло и не даёт воздуху выйти наружу. В голове у девочки тут же зазвучал голос матери: «Успокойся и говори внятно!», «Возьми вдох! Представь, что ты поёшь!», «Юсинь, ну что ты вся трясёшься, когда это уже закончится?»

К сожалению, после подобных замечаний закончить фразу становилось ещё сложнее. Юсинь давно догадалась: с каждой попыткой задушить заикание «подушкой спокойствия» оно, словно бы в отместку, набиралось новых сил, и девочка начинала запинаться сильнее прежнего.

– Конечно, это не побрякушка, – сказал мальчик мягко и добавил: – Я просто пошутил.

Юсинь, наконец, смогла выдохнуть застрявший в горле воздух. Лишь с Милькой она ощущала себя не трусливой «заикой», а самой обычной девочкой. Он будто и не замечал, что подруга разговаривает повторяя первые звуки или целые слоги слов. Когда же Юсинь, рассказывая о чём-нибудь особенно её взволновавшем, начинала давиться воздухом в попытке закончить слово, Милька договаривал фразу за неё. Делал он это так просто, что девочке казалось, словно она сама сказала всё, что хотела сказать.

– Знаешь, мне се-сегодня в голову при-пришла странная мы-мысль, – сказала Юся. – Может, нам ну-нужно проследить за пти-птицами?

– В каком смысле? – удивился Милька. – Они же просто сидят на деревьях, чешут друг другу перья, гогочут – фу, как обезьяны! Чего за ними следить-то?

– Но мы же ни-никогда не видели, ку-куда они ис-с-счезают ночью! – Юсин кончик носа снова порозовел. Обидно – как непросто ей даются сложные слова.

– Как куда? Они там же и сидят… – Похоже, мальчик категорически не понимал, о чём говорила подруга.

– Они у-уже не все вместе си-сидят… Ра-разве ты не за-замечал?

Юсинь подошла к стопке старых открыток, взяла первую попавшуюся – на ней был улыбающийся кот и надпись: «Твой мурлыка!» Девочка повертела картонку в руках и со вздохом положила на место.

– А вообще, з-знаешь, Милька, я не мо-могу здесь бо-больше прятаться…

Мальчик встал с кресла, вернул книжной башне одну из её прочитанных жительниц и с непонятным выражением посмотрел на Юсю.

У неё было полноватое веснушчатое лицо, оттопыренные уши, зелёные, слегка навыкате глаза и тыквенного цвета волосы, собранные в пучок на макушке. Губы были такими же тонкими, как у отца, а нос таким же курносым, как у матери.

– Что-то случилось? – Мальчик подошёл совсем близко. – Опять папа обидел?

Юсинь опустила голову – и не потому, что Милька, как всегда, был прав, а потому, что не хотела, чтобы он увидел, как сильно она покраснела.

В последнее время подобное происходило всё чаще. Девочка даже всерьёз собиралась хорошенько загореть для маскировки. Желательно – до точно такого же цвета, какой разливался по её щекам при каждом Милькином приближении…

* * *

Пожалуй, влюблённость Юси была неизбежна.

Милий – добрый, умный, сердечный, да к тому же единственный мальчик в их провинциальном городке (больше напоминающем деревню), чьё имя так же, как и имя Юсинь, вызывало у всех недоумённую улыбку. Среди Насть, Жень, Кать, Саш имена двух друзей казались инопланетно-странными. Хотя логику матери Милия, назвавшего так сына под натиском чувств, нахлынувших тогда, когда она впервые увидела милое сморщенное личико своего только что появившегося на свет ребёнка, ещё можно понять. Но логику матери Юсинь, выбравшей для своей рыжеволосой и зеленоглазой дочки какое-то китайско-японское имя, постичь было невозможно.