Хорошо, что баба Мора, изводившая себя завистью к хозяйке Страны, усыпила Багника и научила Ырку ходить по тропинкам, невидимым для Урсулы и её помощников. Хитрая Мора вырастила на них желчные грибы-горчаки, теперь они охраняли Ырку от посторонних глаз и указывали самый быстрый путь к новой жертве.
– За водой пришёл? – спросила девушка, сидевшая на бревенчатом колодце. Он был глубок и тих, а Поюха сидела на самом его крае. Волосы её были убраны в аккуратный хвостик на затылке, цветастая юбка прикрывала босые пятки, большую грудь затянул тёплый шерстяной платок, а на шее висела бусинка – капля росы.
– За водой, – ответил Ырка, чувствуя как закипает в нём вонючей желчью смертельная обида. – А вот тебя увидел и уж воды не хочется.
– А чего же хочется? – кокетливо хихикнула Поюха и потянула за верёвку, привязанную к ведру.
– Красота твоя неповторимая ранила меня. Теперь не жить мне без тебя ни минуты.
– Знаю, что красивая, – улыбнулась девушка и с лёгкостью достала из колодца ведро, доверху наполненное живительной, прозрачной водою. – А ты кто такой будешь? Я тебя впервые здесь вижу.
– Не знаю кто я, куда иду, откуда шел, – соврал Ырка и сверкнул жёлтыми глазами. – Увидел тебя – всё позабыл.
Поюха спустила ведро и сама соскользнула на сухую землю.
– Неужто и впрямь так понравилась? – спросила она, пытаясь рассмотреть на чёрном пятне лица что-нибудь кроме сверкающих глаз.
– Очи твои как звёзды молодые сияют, губы твои алым цветом к себе манят.
– Ну они не тебя одного манят, – хихикнула снова Поюха и махнула хвостиком. – Вон и Сёма – дух семян и ростков, тоже по мне убивается. Знаешь такого, незнакомец?
– Отчего же не знать, – простонал Ырка. Ему было совсем холодно без чужого тепла, совсем плохо. Ещё немного – и он силой, без всяких уговоров и хитростей вырвет у этой девушки поцелуй, а вместе с ним заберёт и жар её души.
– Не ровня он мне, – Ырка приблизился к Поюхе, не сходя с невидимых для девушки грибов-горчаков. – Я тебя сильнее любить буду.
– А отчего ты такой в этом уверенный? – Девушка нахмурилась. – Сёмка – он знаешь какой? Знаешь? Самый лучший – вот какой!
– И целуется он так же хорошо, как я? – Ырка чувствовал, что каждое слово даётся ему с большим трудом. Ему становилось всё холоднее.
– Да ты что говоришь такое, бесстыжий? – Поюха отвернулась от него и снова уселась на край колодца. – Я девушка приличная, не целовались мы пока – встречаемся только.
– А после меня никого больше целовать не захочешь, – Ырка подкрался ещё ближе. – Можно я тебя поцелую?
– Ты больной, что ли? – цокнула девушка и с силой толкнула полное ведро белой ножкой: вода разлилась по земле живительной влагой, коснулась ядовитых желчных грибов, забрала у них чёрное колдовство. – Убирайся отсюда, а то сейчас Сёму позову!
– Силой возьму! – взревел Ырка, взлетел, кинулся к Поюхе, схватил её было за руки, но тут же с диким воплем выпустил. Что-то незримое обожгло Ырку острым пламенем – совсем не таким, что было у чужих душ. Это пламя было для Ырки губительным, совершенно необратимым.
– Больно! – закричал Ырка, отполз подальше от нескольких горчаков, свернувшихся из-за живой воды в плесневые трубочки, и со страхом взглянул на то место, где только что пытался поцеловать Поюху.
Девушка, обхватив себя за плечи, сидела на земле и плакала. А за её спиной стоял абсолютно рыжий, конопатый и бородатый мужик – Жыж.
Ырка взвизгнул и бросился на спасительную дорожку из уцелевших желчных грибов.
– Куда он делся? – спросил Жыж девушку.
– Не знаю, – Поюха вытерла слезы и с благодарностью посмотрела на своего спасителя. – Жыж, а кто это был-то?
– Ырка это был, доченька. Ырка…
Всю ночь Юся натирала до блеска чумазые чайники и кастрюльки. Ползая по полу с тряпкой (Матохи умудрлись запачкать и его), она наградила свои тощие коленки недурственными синяками. А под ногти на тонких пальцах забилась въедливая сажа.
Юсинь не собиралась огорчать Рыську видом неопрятной ведьминой кухни и не хотела быть виноватой в том, что Матох, за их суетливость, угостят вредным для их желудков изюмом.
Когда Юсинь, наконец, закончила уборку и, дойдя до своей кровати, зарылась лицом в одеяло, она поняла, что вовсе не сердится на Матох. Вспоминая жалостливое выражение их светящихся мордочек, когда, повинуясь её приказу, Матохи дружно отправились за печку, девочка усмехнулась. Даже родная собака не была с Юсей так покорна.
«Наверное, им хочется внимания или каких-нибудь развлечений, – подумала Юсинь и зевнула. – Может, достать им какую-нибудь игрушку?»
Наутро Рыська находился в прекрасном расположении духа. Потому Юся решила, что ночью он ничего не слышал. Стараясь увести мысли мальчика-кота подальше от Матох, Юсинь попросила Рыську ответить на важный, давно терзающий её вопрос.
– Душа? – переспросил Рыська.
– Душа, – кивнула Юсинь. – Что она собой представляет?
Рыська ненадолго задумался, потом положил в конфетницу кусочек грильяжной шоколадки и накрыл крышечкой.
– Смотли, все люди будто матлёшки.
– Матрёшки? – уточнила Юсинь.
– Ну да! Я же сказал – матлёшки! – Он сердито фыркнул и продолжил: – Так вот, конфетница будет пелвой матлёшкой. Это наше тело, наше обличье. Конфета внутли – это втолая матлёшка – наша душа. Когда тело умилает, душа вольна делать что ей вздумается. Если человек пложил жизнь счастливо, никому не завидовал и не делал зла, то душа устлемляется на небо.
С этими словами Рыська рывком снял крышку, вытащил лакомство и протянул Юсе.
– А если нет? – спросила Юсинь, вытирая мягким полотенцем последнюю вымытую тарелку.
– А если нет: душа блодит по земле, не находя себе места. Мается, в общем, пока в конце концов не отыщет дологу в Стлану Туманов. Здесь душа сможет отоглеться. – Рыська взял из рук Юсинь тарелку и впрыгнул на полки с сушилкой для посуды.
– Ты говорил про три матрёшки. А у тебя вышло две. – Девочка дожевывала грильяж и мысленно представляла себе как сегодня перед сном, вырвав несколько свободных страниц из большой красной книги, втайне от Рыськи сделает несколько зарисовок Урсулиной кухни.
– Куда ты всё влемя толопишься? – Мальчишка спрыгнул с полки. – Тлетью матлёшку ты только что съела.
Юсинь закашлялась, чуть не подавившись слюной.
– Что я съела?
– Ну вот олехи, котолые были в конфете, и есть тлетья матлёшка. Это тепло воспоминаний. Воспоминания могут быть глустными или весёлыми – неважно. Главное: пока они есть, душа существует, понимаешь?