– Это на своей земле? – ответил я раздраженно.
Он чуть замялся.
– Пока что делим ее с… местными. А когда-то она целиком принадлежала им.
– А теперь принадлежит нам, – оборвал я. – Зайчик, вперед! Бобик, не отставай.
Адский Пес понесся вперед, но не нашел ничего интересного и ринулся в кусты пугать птиц. Зайчик пошел красивым галопом, развевая гриву и хвост, перепрыгнул невесть откуда взявшееся сухое дерево, почти незаметное в траве, и вышел на берег озерка.
В спокойной глади отражается перевернутый великолепный черный конь с широкими багровыми ноздрями, пылающими огнем глазами и великолепной сбруей из красного золота. Стремена странные, широкие, выкованные из такого же золота, а ремни подпруги если из кожи, то такой кожи я никогда не видывал…
Я ощутил тревожную странность, непонимающе оглядел Зайчика. Всячески маскирую арбогастра под обычного коня, просто очень крупного, он таким и выглядит, сбруя тоже самая стандартная, чтоб ничем не выделялась, но сейчас подо мной, если верить отражению в воде, адский черный конь с лохматой гривой. Из ноздрей бьют черные струи дыма, глаза горят огнем, седло разве что для древних королей, за каждое из стремян можно купить целую страну, а во лбу зловеще блестит слегка загнутый кверху длинный острый рог.
Под копытами взлетели крупные капли, брызги ушли в стороны, как широкие крылья, но изображение продолжало двигаться с нами четкое и пугающе яркое. Я страшился всматриваться в закованного в доспехи всадника, на нем ярко блещущая корона, еще вижу плечо и руку в латной перчатке.
Я ощутил, что больше всего боюсь, чтобы лицо в отражении не оказалось моим, пусть лучше там отражается прежний владелец, у которого я и увел Адского Коня.
Конь сэра Герцлера неожиданно обогнал нас, я увидел ужас в лошадиных глазах, а сам доблестный рыцарь, напротив, держится в седле с напряженным лицом и плотно закрытыми глазами.
– Эй-эй, – крикнул я вдогонку, – не обгоняйте слишком!
Он слегка натянул повод, голос его дрожал, как струна:
– Сэр Ричард, крикните, когда минуем это озеро.
– Уже немного, – заверил я, – здесь точно никто из воды не выскочит?
– Точно-точно, – ответил он торопливо, но глаз не открывал. – Здесь вообще ничего не живет.
– Кроме рыбы?
– И рыба не живет, – ответил он. – Говорят, это вообще не вода, хотя это, конечно, вода, но только не совсем вода, а немножко еще и не вода, а то и совсем не вода.
Я кивнул.
– Ну, если так… Вы все так понятно объяснили!
– Я такой, – ответил он гордо, но веки все-таки не разомкнул.
Потом дорогу загородил лес, сэр Герцель тут же предложил объехать, я указал на тропку, что, как пугливый заяц, при виде нас юркнула к деревьям и спряталась за толстыми мрачными стволами.
Лес подернут туманом, но тот не редеет, как положено, а почему-то гуще и гуще с каждым шагом, словно превращается в молочный кисель, где увязнем, как мухи. Под ногами иногда похрустывают сучья, которых не вижу, я всматривался перед собой и в тепловом диапазоне, из-за чего кружится голова. Мир стал серым, одноцветным, хотя это именуется черно-белым, на самом же деле только оттенки серого… и нигде ни единой багровой тени.
Густые папоротники, высокие и плотные, закрывают вид. Самые высокие Зайчик раздвигает грудью, за их узорными широкими листьями отожравшиеся на хорошей почве жирные растения, которых не припомню по их странноватому виду и ядовито-зеленой расцветке, но не травянисто-зеленой, а чем-то напоминающей фабричную краску.
– Мы не туда идем, – сказал сэр Ульрих.
– Похоже, – поддержал сэр Герцлер.
Сильнейшая тревога звучала в их голосах, я сам чувствовал, как меня начинает трясти, покосился на Тамплиера, тот с опущенным забралом вообще не похож на человека, молчит.
Я сделал голос мужественным и сказал бодро:
– Прем, как лоси, по прямой. Разве не это хотели?
– Сэр Ричард, – проговорил сэр Ульрих, – вы… уверены?
– Что как лоси?
– Что идем прямо…
– Абсолютно, – ответил я. – А что вам мешает? Папоротники? Так они не выше коня!
После минуты ошарашенного молчания донесся стонущий голос сэра Герцлера:
– Туман… Проклятый туман!
Я громко изумился:
– Туман?.. Какой туман?.. Где туман?
Честно говоря, сам готов был признаться, что заблудились, хотя и был уверен, что едем прямо, но я-то догадываюсь, что для древних закрутить в кольцо пространство или хотя бы изогнуть дугой раз плюнуть, упал духом, но Бобик время от времени исчезает далеко впереди, возвращается, смотрит вопросительно больше на коней, чем на всадников, определяя направление движения, и пропадает снова.
Для начала он притащил сэру Герцлеру огромного толстого барсука, тот поблагодарил и сунул зверя в мешок, Бобик исчез, а буквально через пять минут приволок нечто напоминающее молодого перекормленного медведя, толстого, неповоротливого и ленивого, даже не сообразившего, кто его тащит и куда.
Сэр Герцлер охнул, сэр Ульрих пришел ему на помощь, а Бобик вильнул хвостом и пропал в тумане, а для меня – в чаще. Рыцарям должно быть страшновато, когда внезапно прямо у стремени выныривает это черное чудовище и сразу же сует настойчиво в руки нечто жуткое, незнакомое, брыкающееся и царапающееся.
Только сэр Ульрих довольно улыбался и с некоторым злорадством смотрел, как несчастный сэр Герцлер то и дело принимает добычу.
Я не оглядывался, по моим ощущениям уже проехали середину леса, это же не тайга, что тянется на тысячи миль, скоро должна быть ровная степь, река, заливные луга, а за спиной раздался жалобный вопль:
– Сэр Ричард, помогите…
В голосе сэра Герцлера было столько обреченной тоски, что я как можно быстрее повернулся в седле, моментально выхватывая меч. Сер Герцлер и даже сэр Ульрих едут сзади с вымученными улыбками на лицах, седельные мешки раздуты, поперек седел у обоих свесили бессильно длинные ноги косули, сэр Тамплиер с самым невозмутимым видом придерживает перед собой упитанного кабана, а по обе стороны коня навешаны гуси, глухари и даже дрофа великанских размеров.
– Чем помочь? – осведомился я.
– Ну вот… с этим…
Я сказал твердо:
– Разбаловали собаку, вот и мучайтесь.
– Но, – сказал сэр Герцлер жалобно, – у нас уже не помещается… Скажите ей…
– Сами скажите, – предложил я.
Сэр Герцлер потряс головой.
– Не могу.
– Почему?
– Обидится.
– Ага, – сказал я злорадно, – а на меня обижаться можно? Сами, сами. Я тоже, может быть, хочу быть в собачьих глазах хорошим и даже замечательным. Хотя уже скоро лес кончится.