Молодая женщина с кудряшками, темные губки бантиком, круглые, кукольные глаза, улыбающийся дитенок хватает ее за руку. Здесь ему семь месяцев. «Уже стоит, необыкновенно, чудесно!» — передразнил Левка. А теперь что? Только и слышно: «Непослушный, неуправляемый, упрямый, как осел!» Отец — другое дело, говорил с сыном всегда, как со взрослым. На рыбалку брал за город или летом в поход на велосипедах, вот это да! Еще рассказывал о том, как воевал в гражданскую. Левка мечтал о подвигах, видел себя солдатом (о таком писали в газете), в одиночку освобождающим захваченный фашистами дом. Раз, два! Бросает гранаты. Левка размахнулся и треснул кулаком по шкафу, зазвенела фарфоровая чернильница. Два толстых медведя сидят за пеньком, как за столом, и жрут малину здоровыми ложками. Берешься за темно-красную глыбку, поднимаешь крышку, а там чернила. Шик! Но мать пользоваться не разрешает, убрала повыше, и пусть пылится. Тьфу ты! Никто его не понимает, в школе та же история. Все двойки, тройки, только по математике «хорошо». Ошибок нет, но писать с нажимом, красиво, как девчонка, он не умеет и не хочет. Вот еще, не дождетесь! Настоящий герой сам решает, что делать, а не ходит на задних лапах, как дрессированная мышь. Вот и сейчас репродуктор надрывается: «Граждане, воздушная тревога!» Но он ведь не трус, чтобы бежать! Дома сидит, храбрость тренирует.
Левка воодушевился от собственной смелости, вскочил, сделал размашистый шаг, споткнулся о корзину с картошкой и стукнулся головой о косяк, громко заматерившись. Тут дошло: во всей квартире никого, ходи, сколько хочешь. Тут же забыл про ушибленный лоб, выбежал в коридор, ловко проскочил между тазов и корыт и вошел в кухню. В стотысячный раз удивился, зачем людям столько барахла. Для настоящей жизни нужны конь, шашка, винтовка — и вперед, в атаку! Ну, еще, пожалуй, нож — отцовский подарок — единственная на самом деле необходимая вещь, которая была у него. Тотчас принялся вываливать содержимое карманов. На ободранном столе с прожженными от сковородок кругами оказались нож, папиросы, спички, кулечек с самодельным порохом. Левка закурил спокойно, не таясь, как взрослый, стряхнул пепел в общую жестянку. Вонючий дым смешался с кухонной затхлостью и керосиновыми испарениями. За окном виднелся двор-колодец, снег доходил до окон первого этажа. А учителка говорит, что дворы-колодцы только в Ленинграде. Врет! Все взрослые врут, считают его маленьким. «Эх, я еще им покажу!» Мысленно он уже несся галопом на вороном коне, пригибался к потной, разгоряченной лошадиной шее, уворачиваясь от пуль. Бешеную скачку оборвал стук в дверь. Левка и не подумал идти открывать, быстро затушил папиросу, начал запихивать вещи в карман. Стук повторился, потом что-то звякнуло. «Ну, надо же! Чего так быстро вернулись? Теперь начнут распекать, матери нажалуются. Лучше не попадаться на глаза». Мальчишка заметался по кухне, налетел на большую, как бочка, липкую керосинку, с трудом сдержался, чтобы не вскрикнуть. Юркнул в закуток у раковины за ветхую, замызганную шторку. Лязгнул замок, загрохотал перевернутый таз, послышалась приглушенная ругань. Незнакомые голоса зашипели:
— Точно, никого?
— Я сам видел: все ушли.
«Это он здорово заметил! Я дошел с соседской бабкой Нюрой до входа в метро, потом отстал, затерялся в толпе. Ха-ха! Старуха не мать, бегать не будет».
— Которая дверь, говоришь? Эта? — где-то скрипнуло, щелкнуло.
До Левки начало доходить: «Что-то не так! Неужели воры? И комнату выбрали самую богатую, макаровскую. Шмоток у них навалом, ткани в отрезах, чесучовые костюмы, крепдешиновые платья и даже тюль на окнах».
Мысли кружились быстро и бестолково. Сердце прыгало, как резиновый мячик. Вот он, момент для подвига! Но чего-то не хватало. Был бы зритель, Левка вошел бы в свой особый раж, бросился на грабителей, а там хоть не рассветай. Запала не было, в голову лезли скучные мысли: «Стоит сунуться, пришлепнут, как цыпленка, терять им нечего. Даже убежать не сможешь, на стреме наверняка стоит третий!» Занавеска вздрогнула от судорожного вздоха, Левка отшатнулся, прижался к холодной, засиженной тараканами стене. «Да, затаиться! Но если чего, так просто не дамся!» Скользкие пальцы с трудом открыли перочинный нож. Время словно застыло в мертвой, угрожающей тишине. Снова послышались шаги, шуршание, голоса: «Да скорей же! Не жмись к стенке, дурак, а то тебя к ней поставят!»
Скрипнула входная дверь. Через минуту Левка на цыпочках вышел из укрытия. Макаровская комната была открыта, он заглянул внутрь. Ну и тарарам! Все перевернуто, выкинуто, шкафы открыты. Он не заметил, как оказался у стола. Тряпки, газеты, бумажки… Поверх этой кучи — огромные женские панталоны с кружевами. Левка усмехнулся, потянул за край. Лежащий под ними стакан скатился на пол, звякнула ложка. Он наклонился, поднял. Та самая, серебряная, что тетка Наташа клала в чай «для лечения». Ему стало весело, что бандиты не заметили на видном месте, а он нашел.
Тут из рупора гаркнуло: «Граждане, опасность воздушного нападения миновала!»
Левка вздрогнул и выбежал из разоренной комнаты, ложка сама собой оказалась в кармане. Вскочил в валенки, схватил пальто, шапку — скорей вниз по лестнице, одеваясь на ходу.
Наступали быстрые ноябрьские сумерки, на небе — темные киты аэростатов. Пустой двор холоден до жути. Переминаясь с ноги на ногу, думал, куда бы пойти. Вспомнил про ложку, сунул руку в карман штанов: «Так и есть! Неужели украл? А если отец узнает?!» Дернулся было вернуть, шагнул бежать назад, но тут же остановился. «Нет, застукают! Тогда точно решат, что вор! Ну и влип! Нужно спрятать, а остальное потом!» Левка высмотрел место — щель в изъеденной осколками стене. «В конце концов, я ее всего лишь нашел». Перед тем как завернуть находку в грязный носовой платок, рассмотрел красивые листочки на черенке и написанные завитушками буквы «С» и «Т».
Старик скрипуче усмехнулся, ткнул сучковатым скрюченным пальцем в Ладины картины: «Ты, значит, любительница пауков и тараканов? Ну, рассказывай, как в нашу семью попала!»
Лада смотрела на притаившегося в засаде мохнатого птицееда и молчала. В глаза бросались неточности, недостатки и пыль. Это коварная тварь плела паутину ее первой любви, кривой дорожкой подводила к знакомству с Валерием.
— До чего же у тебя подробные козявки, прямо живые!
В точку попал, хитрый старый хрыч! Не так уж ты прост, как хочешь казаться.
Насекомые пришли к Ладе от Алекса. «Наше детище!» — гордилась она когда-то. Неужели их объединяли лишь эти претенциозные поделки? Страшно подумать! Картинки, конечно, прикольные, выделяются на общем фоне, а вблизи вызывают легкую дрожь отвращения. Пора бы их убрать. За ними так и маячит нескладный силуэт и отсутствующий взгляд Алекса — гения Ладиной юности. Оригинал, блин, с двумя косичками и в непременной жилетке с множеством карманов, цепочек и брелков. Лада попалась на эту блесну, как безмозглая рыбешка, и начала его доставать любовными истериками. Стена равнодушия оказалась абсолютно неприступной, ни одной даже маленькой бреши. Но она не сдавалась, проводила дни и ночи в холодной, ободранной мастерской. Там пахло красками, пылью, мышами и затхлостью. Однажды попыталась оживить берлогу: немного прибрала, пожарила картошку к его приходу. Он разозлился, обозвал захватчицей и отобрал ключи. Даже есть не стал, отвернулся и молчал весь вечер. Она не понимала, чем его обидела. Вспоминала рассказы о свободолюбии мужчин, недоумевала, терзалась и все сильней боялась потерять этого мерзавца, гениального, загадочного, не такого, как все.