— Нет же! Ничего! — повторила спокойно, уверенно, как для тупого. Макса вдруг осенило:
— А познакомились вы где? Может, клубы, тусовки?
— Не хожу в такие места! — возмутилась, будто оклеветали. — За городом мы встретились. Я бабушку навещала, она в Соколове круглый год живет, домик у нее зимний, теплый, уютный. Приезжаю, привожу ей продукты два-три раза в месяц, — лицо Леси сделалось мечтательным, взгляд невидящим. — В прошлом феврале это было, четырнадцатого, в День влюбленных. Я возвращалась затемно, дорога скользкая (там совсем не чистят), фонарей почти нет, так что под ноги приходилось смотреть, чтобы не упасть. А тут ватага подростков, в черных куртках с заклепками, злые, наглые, окружили, задираться начали. Испугалась, обмерла: шансов нет ни убежать, ни договориться. Парень шагнул ко мне, глаза водянистые, волчьи, пустые. И тут вышел он и просто взмахнул рукой, будто отгоняя мух, мальчишки покорно отошли в темноту, подчинились хозяину. Я тогда испугалась еще сильней, а он угадал, прочел мои мысли, подал руку и вывел на свет, посадил в электричку. Сила была в нем, спокойная сила, ни в ком я не встречала такой.
«С этим как раз все ясно! Девки клюют на братков, обрыдли им диванные мальчики. Хорошо, хоть какая-то зацепка появилась!»
— Соколово — это здесь, по Щелковской дороге?
— Да! Только не живет он там! Я проверяла. «Ну, это смотря как искать!»
Макс задумался.
Темно, сыро, мерзко, оранжевый свет фонаря дрожал в грязной луже. Собственный дом впереди, холодный и бесприютный, как никогда. Валерий шагал тяжело, через силу, измученный, выжатый. Но самое главное — грязный после дотошного, бездушного допроса, будто признался во всех грехах, ведомых и неведомых, вольных и невольных. Откуда это? Что-то церковное? Только там исповедь дает облегчение, а здесь рождает тревогу, злую и давящую, замешанную на общем полнейшем бессилии. «Лишь бы Лада вернулась живой! Что можно сделать для этого?» Волнение сдавливало грудь, мешало дышать, застилало все вокруг. Ничего нет, кроме этой внутренней стянутости. Темная фигура окликнула, тихонько дернула за рукав. Какая-то бабка мельтешила на краю восприятия.
— Товарищ, подождите! Постойте!
«Кто кому сейчас товарищ? Неуместный намек на невозможность братства».
Остановился, присмотрелся устало и нехотя, будто через силу. Старуха, но не ведьма из тех, что крутятся в его жизни последние дни. Открытое, умное, приятное лицо. Бабушка, которая нужна была в детстве, но так и не появилась.
Она решительно преградила ему дорогу, пристально всмотрелась в лицо.
— Вы Лугов Валерий Юрьевич?
— Да, а что? — разве можно сегодня чему-то удивляться.
— Смирнова Валентина Павловна! — четко и слегка церемонно представилась старушка. — Нужно с вами поговорить! Очень! Жизненно важно! — во взгляде страх и мольба.
«Последнее время все жизненно, вернее, смертельно важно! Слишком всерьез».
— Поднимемся ко мне. Там и расскажете!
Когда это он приглашал к себе незнакомых? Ну да теперь все равно…
Старушка застенчиво жалась в прихожей, мяла в руках пальто, пока Валерий не догадался показать, где повесить. Босиком, на носочках, прошла в кухню, сочувственно оглядела руины былого уюта и начала аккуратно составлять в мойку грязную посуду, вытирать стол. Валерий думал было остановить ее, но молча опустился на стул. Ему нравилась эта забота, от нее становилось светло и радостно, и даже тревога уползала в тень. Бабушка с извиняющейся улыбкой заварила чай и налила ему полную кружку.
«Угощают, как гостя! Ну и пусть!»
Она села рядом, кивнула на фингал под глазом, покачала головой:
— До чего люди дошли, совсем озверели!
«Это точно! Хорошо, хоть не спрашивает, кто, когда, зачем».
— Мазь есть хорошая, как раз на этот случай. Для внука берегу… берегла, — голос дрогнул, она часто заморгала. — Из-за него я и пришла. Знаю, горе у вас! Сын — это ужасно. Мой Игорек тоже на грани или уже за ней… Он все для меня, поймите! Внуков любят больше детей!
Валерий вспомнил деда, поморщился.
— Сейчас все объясню. Только не перебивайте, я и так последнее время путаюсь, теряю мысль. Вас обворовали тогда, ну, понимаете… Компания подростков. Стыдно говорить, среди них был Игорек. Да, виноваты все. И я, старая, но не в этом дело! Задержать его хотели, еще тогда, по горячим следам, а он сбежал глупо, по-мальчишески, прямо из-под носа у Максима Диковского, обозлил их страшно, но это я сбиваюсь… Главное, исчез он, с тех пор ни слуху ни духу. Я измучилась, всех знакомых, одноклассников, родственников обошла. В полиции выпроваживают с усмешками на рожах. Мол, тоже мне мисс Марпл выискалась, нечего профессионалам мешать, под ногами путаться. А они и не чешутся, Игорек для них ноль, ради него и пальцем не пошевелят. Они на Шредера замахнулись, вот кто фигура!
— Что за Шредер?
— Тварь! Бандит! Из-за него ночами не сплю! — голос охрип, лицо пошло пятнами. Она отхлебнула горький остывший чай и, глядя Валерию в глаза, прошептала:
— Это он вашего сына… Ничего для него святого нет. Ребят охмуряет, набирает… для чего, не спрашивайте! Даже подумать страшно! Один мальчишка проболтался вчера, с неформалами негодяй работает, с готами, неофашистами… Слова мерзкие, язык не поворачивается…
— С готами, говорите… — Валерий задумался.
«Вот кто легко мог закосить под одного из них… Неужто Шредер?! Но я зачем ему сдался?!» Вдруг как ударило. «Она уверена, что этот тип убил Тошку, значит, и менты так думают. Он — ни сном, ни духом, вот и бесится, что подставили. Кто? Да я, конечно! Да уж, полный абзац! Но хоть ясность!»
— А от меня вы что хотите?
— Не поняли?! Игорек у него, у подлеца этого! Я адресок выискала, где он бывает. Вы поможете мне спасти внука, а я вам — найти Шредера!
«Маразм крепчает с каждым часом!»
— Почему я? Я психиатр, а не сыщик!
— Мне не к кому больше обратиться! В полиции меня и слушать не хотят. Да и вам не подсобят. Договорятся с мерзавцем — и все! Как сейчас говорят, бабло побеждает зло!
«Со злом самому бороться». Жутко, муторно. Нутром чувствовал, Лада у него, как и пацаненок придурочный. Если живы, конечно. Вот она, развязка. Кинуться в омут с головой. Если умирать, то как надо, по-мужски. Разум сопротивлялся: «Не лезь на рожон, может, врет она, заманивает. Пусть менты разбираются».
— Не верите мне?! Я паспорт покажу! — вскочила с криком. — Как вы не понимаете: мы с вами по одну сторону баррикад, а вокруг война! — села, обессилев, уставилась на дно кружки.
Раньше он бы решил — истерика, а сейчас подумал: «Права, во всем права!» Осторожность обрыдла до тошноты, до оскомины, как и спокойная, сонная жизнь. Нет ей больше места — и точка. Он поможет этой совершенно незнакомой бабке, попробует найти оболтуса-внука. Дети должны жить, пусть даже такие: неправильные, непутевые.