– Тот самый жемчуг, полагаю, – заметила Айрис. – Наверняка не Джерри Фернал дал им эти снимки.
– Если уж на то пошло, кто рассказал им всю эту историю? Кто это сделал?
Я отвез Джульетту домой около шести часов. Я медленно полз через Вестминстер, когда мы увидели впереди толпу. Именно эта демонстрация и привела к автомобильной пробке. Мы проехали мимо дома Айвора, вынужденно медленно, и Джульетта повернула голову, чтобы посмотреть на них, на стаю репортеров, тележурналистов, вооруженных камерами, и фотографов. Особняк выходит фасадом прямо на улицу, от дороги его отделяет всего лишь невысокая ограда. Репортеры стояли, чуть ли не прижимаясь к окнам первого этажа. Они оставили для проезда только часть дороги, а один из них расположился на крыше фургона, против всех правил стоящего на желтой линии.
– Я не могу войти туда, Роб, – сказала Джульетта неестественно высоким голосом.
Я свернул на первую попавшуюся улицу, выехав на Миллбанк, и нашел место для парковки на набережной. Повернувшись к своей пассажирке, заметил, что ей придется вернуться вместе со мной, и нам повезет, если мы перехватим и Айвора. Он должен участвовать в вечернем голосовании? Джульетта подтвердила, что он все еще в парламенте и, скорее всего, мы сможем его найти в баре. Мне даже в голову не пришло улыбнуться, таким любящим и мягким тоном говорила она об Айворе.
– Должно быть, с Джерри Ферналом было то же самое, – добавила Джульетта, – пока они не решили, что Ллойд и Дермот охотились за Келли Мейсон. Я имею в виду тех журналистов у дома, которые его преследовали.
У нее был с собой мобильный телефон; она позвонила из машины в Палату общин и попросила передать Айвору, чтобы тот срочно с нею связался. Он был у нас дома часов в восемь, взяв такси. Дети, особенно Надин, радуются, когда наши знакомые остаются ночевать, и они повисли на Джульетте. Как я ни люблю дочь и сыновей, я знаю, что такое внимание может раздражать, когда тебя волнуют совсем иные вещи, но Джульетта вела себя безупречно. Она так держалась с ними, как будто ей больше всего хотелось беседовать с моими детьми и больше ни о чем она и не мечтала за весь этот день. Надин взяла на себя роль хозяйки дома. Она отвела Джульетту на второй этаж, показала ей спальню, дала подробные инструкции, как включать лампы у кровати и из какого крана льется горячая вода.
Мы с Айвором пошли в кабинет, взяв с собой бокалы и бутылку. Это не совсем кабинет – по крайней мере, в том смысле, что мы с Айрис не занимаемся там никакой работой или учебой, – но это тихая гавань с удобными кожаными креслами и письменным столом, и детям не разрешено переступать порог этой комнаты.
– Никто ни слова не сказал мне в парламенте.
– Писали больше о Джульетте, чем о тебе, – сказал я. – И о Хиби.
– Пока что. Моя история начнется завтра. Нам придется вернуться домой, иного выхода нет. Мы бросим вызов этим людям, вот и всё.
– Просто из интереса: как ты познакомился с Линчами? Ты мне никогда об этом не рассказывал.
– Дермот – он был на моей совести. Как только я узнал, что он будет жить. Ты ведь не думал, что у меня есть совесть, Роб?
На такие вопросы я не отвечаю.
– Теперь расскажи мне, как было на самом деле.
Айвор рассмеялся. Это был не совсем смех, он больше напоминал сухой лающий кашель. Мой шурин на мгновение прикрыл глаза рукой и улыбнулся.
– Я хотел узнать, в каком он состоянии, сможет ли когда-нибудь рассказать полицейским, что это я был тем «тайным организатором», которого они ищут. К тому времени, когда я узнал, что мне нечего опасаться, я уже познакомился с Шоном и его старой мамой и собирался дать им денег, но было уже слишком поздно, черт подери.
– Значит, в этом была капелька совести, – заметил я.
Тут он произнес фразу, которую, возможно, сам придумал, хотя это прозвучало как цитата:
– Когда политик становится «газетным материалом», он уже не годится для политики.
Айвор вызвал такси, и они вдвоем вернулись на Глэнвилл-стрит в шесть часов утра. Журналистов там не было, но они явились к семи часам. Они напали на Айвора, когда он, наконец, вышел из дома, и довели до слез Джульетту, когда та решила одернуть шторы. Она думала, что журналюги разобьют окно, но этого не случилось; они фотографировали ее сквозь стекло.
Нашу утреннюю газету принесли после того, как Айвор с Джульеттой уехали. Не Джерри Фернал, а Филомена Линч и Шила Атертон дали интервью. Никто из них не говорил о попытке похищения. Бесхитростная миссис Линч, бедняжка, мать вероятного преступника и убийцы и развалины-инвалида (все это расписали в газете), рассказала, каким замечательным другом был мистер Тэшем для ее сына Дермота. Когда он услышал, что Дермот стал «калекой», то приехал навестить их вместе со своей невестой, мисс Киз, и предложил ее сыну пенсию, которую и платит с тех пор. Он такой щедрый человек, очень добрый и хороший, искренний. Что касается мисс Киз, то она славная девушка.
Шила Атертон рассказала, что ее дочь работала няней у мистера Джеральда Фернала, потому что тот потерял жену и нуждался в том, чтобы кто-то присматривал за его маленьким сыном, Джастином. Его жена Хиби была «очень близкой подругой» Джейн. Они вместе учились в университете. Она погибла при аварии. Да, она думает, что это была та самая авария, которая произошла где-то в Лондоне 18 мая 1990 года, и, кажется, водитель погиб. Но, возможно, погиб другой мужчина из этой машины. «Цветной мужчина» – так она назвала Ллойда, и я удивился, что газеты напечатали эти слова.
Если пристально вчитываться, как это делали мы с Айрис, можно было заметить, что связующим звеном между всеми этими событиями и Айвором было то, что у них с Джульеттой Киз завязался роман после того, как погиб ее бывший любовник Ллойд Фриман, и что он платил пособие (нечто вроде пенсии по инвалидности) водителю разбившейся машины, в которой Ллойд Фриман был пассажиром. Понимали ли сами журналисты, что они ищут?
Они продолжали писать об этом всю среду, в основном повторяя одно и то же и печатая множество фотографий. Айвор днем ездил в министерство и в Палату общин на голосование. В прошлом он всегда ходил на работу и с работы пешком, но теперь это стало невозможно. Благодаря фотографиям люди его узнавали; репортеры следовали за ним по пятам, стремясь сделать новые снимки на завтра, а многие остались у дома, чтобы поймать Джульетту, если та осмелится выйти на улицу. Бросать им вызов было страшно, потому что они окружали Джульетту и совали камеры прямо ей в лицо. То, что она так красива и исключительно фотогенична, не помогало. Полагаю, она раньше была не слишком хорошей актрисой или у нее не было профессионального агента, потому что, несомненно, если бы он у нее был, она непременно пробила бы себе дорогу в Голливуд. Возможно, Джульетта была просто такой милой и, как ни странно, скромной. На каждой фотографии, которая появлялась в печати, она выглядела идеально. Ни на одной из них она не казалась неловкой, никаких морщинок от напряжения или в гневе надутых губ. Только на одной она казалась огорченной, и на ее лице были слезы, но даже в таком виде она больше всего походила на олицетворение Мельпомены.