Шаги из коридора, Лева решительно идет в сторону кухни. Остановился, увидел ее, брови поползли вверх. Повернул голову в сторону кухонного проема, проговорил холодно, зло:
— Что, надо непременно при маме орать, да? Получила удовольствие? А извиниться за «идиотку» не хочешь, нет?
— Да я ж не знала, что она здесь! — выкрикнула Лада слезно, с досадой. — Я же думала, она ушла!
— Мам, я провожу… — сунулся помочь ей с плащом Лева. — Сейчас, погоди минуту, оденусь…
— Нет уж, уволь, я пойду! Не надо меня провожать. Я сама.
— Ладно… Я сегодня домой приду. Чуть позже. Ну, ты и сама поняла, наверное… После того, что услышала…
Саша ничего ему не ответила, выскочила как ошпаренная. Последнее, что услышала, — Ладин визг, разлетающийся между этажами. Так и спускалась по лестнице под эту прощальную песню-истерику:
— …Ты — уходишь? Ты так думаешь, да? Нет уж, это я тебя из своей жизни выбрасываю, ты, мерзавец! Ах, вещи он собирает, надо же! Давай-давай, вали отсюда! Ты что думаешь, если я в любви каждый день клялась, то и впрямь тебя любила, да? Ага, как же! Щас! Ты же вторец, как чайный заварочный пакетик! Бывший в употреблении вторец! Да ты завтра же приползешь обратно, а я еще подумаю, что с тобой делать! Ведь приползешь, потому что тебе со мной хорошо! Давай, давай… Вещи он собирает, ага…
О, благословенный уличный воздух, хоть и не совсем свежий, но все же можно вдохнуть полной грудью! Уймитесь, сосуды, не колотитесь болью в висках. Все, идем потихоньку, даже не думаем ни о чем, просто дышим, приводим в порядок испуганный организм. Потом, все потом… После таких-то стрессов…
Вот уже и полегчало. Уже и посмотреть можно на ситуацию со стороны. Подумаешь, стресс перенесла, нежная какая! А может, наоборот, все к лучшему? Прорвался нарыв, легче будет. Всем легче, — и Ладе, и Леве. Ну не хочет человек жениться, не совпал намерениями с подругой, убивать его за это, что ли?
А впрочем, убери подальше свои предвзятые мысли. Так тебе и надо, мировая мама. Иди, жди сыночка, скоро домой придет. С войны. И кто его знает, надолго ли. Может, аккурат до следующей войны?
* * *
— Здравствуйте, Александра Борисовна… А почему телефон у Левы заблокирован? Он что, номер сменил, да?
Фу ты, что за наказанье… Ведь вполне можно было трубку стационарного телефона не брать! Или определитель номера поставить! Так и будешь теперь приплясывать досадной вежливостью, ужимками и прыжками? А может, нахамить, и все дела? В конце концов, имеешь право после «идиотки мамы», перед которой пришлось «выдрючиваться»? Почти два месяца с того памятного вечера прошло, а бедная Лада все никак не успокоится! Ну сколько можно?
— Здравствуй, Лада. Извини, но я про телефон Левы ничего не знаю.
— Но вы же как-то ему звоните, правда?
— Да, звоню. Я имею в виду, что ничего не знаю про блокировку… Извини, я очень занята, Лада. Всего доброго.
— Погодите! Погодите, Александра Борисовна, не кладите трубку! Поговорите со мной, пожалуйста! Мне очень, очень сейчас плохо, Александра Борисовна!
Голос у Ладушки и в самом деле был не ахти. Как всегда, агрессивно капризный, но в то же время тусклый, с простуженно-слезной хрипотцой. Странно, давно пора успокоиться. Вон, за окном уж листья желтые летят, сколько дней утекло, конец августа на дворе! А она все об одном и том же…
— Александра Борисовна, я же люблю его, как он не понимает! Да, мне тогда обидно показалось… Да, торопила события… Что меня теперь, казнить за это, да? И вы… Вы ведь меня простили за те ужасные слова, правда?
— Конечно, Ладочка. Но понимаешь, не во мне дело…
— Ну чем, чем я ему не угодила, Александра Борисовна? Ведь все хорошо у нас было! Он сам виноват, что довел меня до истерики! Ну, ушел, вещи собрал, ладно, понятно. Все ссорятся, все разбегаются на время, но уже столько времени прошло, пора успокоиться. А он телефон от меня блокирует… Да и что я такого ему сказала тогда. Ничего такого не сказала. Ну, что вас оскорбила — это да… Но я же сто раз уже прощения попросила! Если хотите, могу сто первый раз это сделать. Хотите? Все ведь так живут, все друг друга сплошь и рядом обижают и прощения просят, и прощают, и мирятся. Обычная жизнь, ничего особенного. Зачем номера-то блокировать, не понимаю?
Саша слушала, царапала ногтем обложку книги, которую читала, сидя в кресле. Страдала от собственной мягкотелой невразумительности. Потому что и хамить неохота, и слушать все это тоже, мягко говоря, желания нет. И прорваться сквозь слезный напор Лады с каким-нибудь обтекаемым «все пройдет и желаю счастья» тоже нет никакой возможности. Даже маленькой щелочки нет в ее монологе, слова сыплются, как сухой горох из прорехи. Уже и обтекаемая фразочка до конца сформировалась и обкаталась, и сидит на кончике языка, а горох сыплется и сыплется. Да черт бы побрал эту мягкотелую невразумительность!
— …А я, Александра Борисовна, вчера зашла в магазин и вдруг увидела галстук, который к серому костюму Левы ужасно подходит… Я так давно именно такой галстук искала! И я его купила-таки, представляете? Вот, сижу сейчас, смотрю на этот галстук…
Лада на том конце трубки вздохнула слезно, прерывисто, и в образовавшуюся паузу-вздох сбросилась с языка в телефонную трубку заждавшаяся фразочка:
— Желаю тебе счастья в дальнейшем, Ладочка! — произнесла Саша, воспользовавшись паузой. — Ты обязательно будешь счастлива, и муж у тебя будет замечательный и достойный, всего тебе доброго и хорошего!
И пальцем быстрей — на кнопку отбоя. Не к месту, конечно, с прощальной фразой получилось, неказисто, да ничего, пусть. Иначе вообще из этого монолога не вырвешься. Знаем, проходили.
А с Левой, подумала она, — надо поговорить, чтобы не мудрил и от звонков не прятался. Не по-мужски это. Хотя — разве он послушает… Ему, наверное, так проще, уж больно перенасыщена по концентрации настойчивость Лады. А сын хамить не умеет, как и Саша. Да и чему удивляться, господи? Как говаривала покойная тетя Лида, свинья не родит бобра… Но ведь Лева сам виноват, сам породил ситуацию! Видел, с кем дело имеет!
И Марине Андриановне, дорогой начальнице, тоже зачем-то голову заморочил. Уже и Несмеяновной ее не назовешь, потому как улыбаться вдруг стала широко и приветливо, так, что неловко становится. И взгляд в ее сторону стал осторожно задумчивый. Сначала виноватый был и смущенный, а потом такой, будто ждущий чего. А чего, чего ждущий-то? Ответных приветливых улыбок? Мол, я до ужаса рада, что ты моим сыном так легко соблазнилась? А если эти приветы надеждами не оправдаются? Хотя, скорее всего, и впрямь не оправдаются. Как нынче молодежь говорит — если я с тобой переспал, то это не повод для знакомства. Ой, даже страшно подумать… интересно, есть у них отношения или так, звонками несерьезными перекидываются? Надо, надо с Левой поговорить, спросить в лоб, влезть вопросами в личную неприкосновенно мужскую жизнь. Понятно, что нельзя, но сам виноват, напросился! Ну вот где он, уже половина одиннадцатого? Надо звонить на мобильный, как маленькому, и спрашивать, когда домой придешь? Мамка волнуется, уснуть не может, измучилась. Смешно…