— Доброе утро, — сказал я негромко, — Мириам Сероглазая…
Она осторожно освободилась из рук принцессы, та тут же сонно вцепилась в мою шерсть и зарылась в нее лицом.
— Что это ты вчера съел? — пробурчала она тихо. — Или тот дракон тебе по голове сильно стукнул?
— Нельзя вспоминать о твоем прозвище? — переспросил я. — Красивые у тебя глаза, Мириам. Не захочешь, так сами напомнят. Просто необыкновеннейшие…
Она старалась смотреть зло и непримиримо, но в некий миг растерянности в глубине глаз проглянула другая женщина: тихая, ласковая, нежная, стремящаяся к такой же ласке и ответной любви, но тут же незримая стена в ее глазах разгородила нас, и на меня с вызовом смотрела прежняя гордая и высокомерная дочь степей.
— Что ты понимаешь, — сказала она грубо. — Жаба с крыльями, а туда же — рассуждает! Куда мир катится?..
— Пора, Мириам, — сказал я.
Она вскинула брови.
— Ты о чем?
— Пора возвращаться, — объяснил я. — Я свои дела здесь закончил… почти что. А тебе надо либо к приемному отцу, либо к настоящему. Не дело приличной женщине находиться с драконом в одной пещере. Да еще и спать с ним… Ты же приличная?
Она зашипела в ярости, на щеках выступили красные пятна.
— Я не спала с тобой, рептилия!.. И не тебе заботиться о моих приличиях, урод чешуйчатый!! Весь в бородавках, а тоже — рассуждает! Умников нажрался, живоглот брюхастый…
Принцесса сонно заворочалась, крепче вцепилась в мою шерсть и попыталась вжаться в меня целиком, чтобы на поверхности вообще ничего не осталось, однако почему-то не получилось, и заспанные глазки приоткрылись в недоумении и детской обиде.
— Доброе утро, — сказал я ласково. — Это и от Мириам, а то она и слов таких не знает.
На миг мне почудилось, что блеснул выдернутый из ножен острый меч, это Мириам сверкнула холодной сталью глаз.
— Ящерица, — произнесла она с непередаваемым выражением, — до чего же ты гнусная, подлая и бородавчатая…
Принцесса сказала сонно:
— Это ты про кого?
Мириам с усилием ласково улыбнулась.
— Да есть тут одна подкоряжная… Как спалось?
— Всю ночь с Шумилом летали, — сообщила принцесса все еще хрипловатым со сна детским голоском. — У меня тоже отросли крылышки, и мы поднимались к звездам, опускались на волшебные луга фей…
Мириам фыркнула.
— Какая только дурь во сне в голову не лезет! Вики, мы тут планируем, что делать дальше. В смысле, эта жаба с крыльями отнесет меня к приемному отцу или к родному. И то и другое — чревато. С тобой так вообще… Возвращаться опасно, оставаться здесь не можешь вечно…
Принцесса широко распахнула удивительные глаза. После сна они у нее настолько нежно-голубые, что небо должно со стыда скукожиться и закрыться облаками.
— Почему не могу? Зато с милым Шумилом…
— Жабе пора под корягу, — заявила Мириам. — Под жабью. Нечего ей тут очеловечиваться!
Я вздохнул, женщины разом умолкли и повернули головы.
— Сперва навестим твоего приемного отца, — сказал я. — А там посмотрим…
— Жабы далеко вперед не заглядывают? — съязвила Мириам.
Принцесса сказала жалобно:
— Мириам, ну какая же он жаба? Жабы холодные и противные, а Шумил теплый, даже местами горячий…
Мириам поспешно прервала:
— Принцесса, ты слишком наивна, чтобы говорить о таких вещах вслух.
— О жабах?
— О таких жабах, — уточнила Мириам с нажимом. — Ладно, я согласна. Летим к моему отцу. Вообще-то я сама об этом подумывала. Странно даже, что первым сказал этот рептиль…
— Почему? — удивился я. — Мы, благородные драконы, очень чувствительные создания. Это вы, люди, существа грубые, злобные, мерзкие, бесчувственные, лживые, подлые, гадкие, тупые, глупые, грязные, неуклюжие, бестолковые, ограниченные, коварные, бездушные…
Они слушали долго, а я увлекся, вытаскивая из бездонной памяти новые определения, которые, как ни странно, в самом деле соответствуют человеку. Правда, как сказал Достоевский, человек широк, в нем столько же хорошего и очень разного, но кому это интересно. Все мы предпочитаем, чтоб в других было побольше говна, на их фоне кажемся себе и другим лучше и чище.
— Какой ты умный, — восхитилась принцесса.
А Мириам сказала пораженно:
— Ну и ящерица, ну и болтливая… Я бы решила, что самка… Нет-нет, прекрати, верю, я же не спорю, это характер у тебя такой странный, если с точки зрения человеков. Насчет приемного отца ты прав, но, боюсь, помрет от разрыва сердца, когда появится вот такая огромная ящерица с крыльями. Да еще со мной на спине.
— И со мной, — прочирикала принцесса счастливо. — Твой отец будет рад. Правда!
Мириам посмотрела на нее в сомнении.
— Тебе лучше остаться.
— Почему?
Мириам в затруднении пожала плечами:
— Да по всему!.. Ветром сдует, простудишься, воробей по дороге клюнет, ворона громко каркнет…
— И пусть каркает, — отважно заявила принцесса. — Вот нисколько не испугаюсь! Милый Шумил, не оставляй меня здесь одну, я умру от одиночества!
Я посмотрел на одну, на другую, очень уж оживились, увлеклись даже, чирикают, словно на распродаже платьев.
— И как вы это мыслите? — спросил я саркастически. — Кто-то здесь брякнул, что полетит, видите ли, на мне верхом! Как на каком-то вислоухом осле!..
Мириам быстро возразила:
— Ну почему вислоухом? У тебя уши просто прекрасные!
— Потому что их вообще нет, — сказал я саркастически. — Вернее, не торчат. Нет уж, это вы обнаглели. Я понимаю, привыкли, что вам все угождают, но я, знаете ли, тоже привык к этому.
Мириам спросила:
— Тогда почему ты здесь?
Я зевнул и ответил нагло:
— Надоели эти угождения.
— Тогда поугождай сам, — заявила она, — для разнообразия. Тебе будет интересно! А мы полетим на тебе, как на великом и прекрасном драконе!.. Мы уже передвигались по воздуху, забыл? Сперва ты нес меня, а потом вернулся с принцессой.
— Нет уж, — сказал я твердо. — И так пришлось потом нырять в озеро. Отмываться! Очень мне надо, чтобы по мне снова текло…
Мириам сказала с тяжелым вздохом:
— Ладно, говори, как ты собирался меня доставить к моему приемному отцу. В лапах?
— Точно, — сказал я, — и время от времени ласково, но с чувством стискивая по дороге. Сама знаешь, с каким чувством! Только чтобы слышать твой скрипучий, как колесо ветряной мельницы, голос, дорогая! И все ласковые прозвища, что ты знаешь. Не подумай ничего лишнего или постороннего.