– Это… как?

– Все, – сказал я, – что сделает инженер, можно разобрать, перенести в другое место и там собрать заново. А вот обтесанные камни уже нельзя сделать необтесанными.

Отец Дитрих замедленно кивнул, еще не зная, одобрить такую вольную трактовку, пусть и в защиту Творца, или же осудить за принижающие Господа сравнения.

– Господь, – проговорил он наконец наставительно, – сотворил этот мир для нас, но дальше велел ухаживать за ним и улучшать его нам. Так что все, что на улучшение…

– На улучшение, – торопливо заверил алхимик. – На улучшение!

Я махнул рукой, вернулся к Зайчику и, вскочив в седло, повернул к дворцу. Сколько ни оттягивай, возвращаться придется, а дел там накопится больше.

Глава 3

Когда-то я не мог понять, зачем в Библии, этом учебнике «Как жить правильно», есть и про сластолюбивых старцев, что подглядывали за купающейся Сусанной, и про апостола Петра, ухитрившегося при виде стражников трижды за одну ночь отречься от Иисуса… а тот такого подлого труса после этого позора еще и поставил главой Церкви!.. И почему Соломона считают мудрым, если так обкакался с царицей Савской и практически погубил царство Израилево, допустив политкорректность, то бишь разрешив строить в Иерусалиме мечети и языческие капища…

Почему Ной, лучший из людей, напился как свинья и лежал голый, на потеху сыновьям и невесткам, почему праведник Лот совокуплялся с дочерьми, почему… почему, тысячи почему, ведь должны быть только правильные примеры, а не такое вот непотребство!

И не сразу, а только медленно взрослея, сообразил, что написано не для героев со стальной волей и упрямо выдвинутой вперед челюстью, каким вот я стараюсь казаться, таким нужны идеальные образы, а для людей вообще, а значит – слабых, трусливых, поддающихся соблазнам… И вот там на примерах показано, что и струсивший может стать героем, как умер Петр, и слабый может найти силы идти в гору дальше, и все мы не совершенны, часто оступаемся по слабости или недомыслию, поддаемся соблазнам, но все-таки можем идти вперед и творить большие и добрые дела. И даже великие.

Я проснулся с мыслью о посланцах из Ватикана, что-то в их появлении очень тревожное, намного более тревожное, чем простая инспекция. Должен бы думать, как собрать в Брабанте стальной кулак и разом обрушить на Гандерсгейм, но мысли упорно поворачиваются к этой странной троице…

Куно обычно не присутствовал при моем утреннем туалете, чувствует, как неприятно отодвинуть полог на кровати и наткнуться на угодливо-любопытные рожи, но сегодня держал передо мной зеркало, наверное, его очередь, и сразу же сказал:

– Ваша светлость, сэр Ричард… Вы были заняты ратными делами и не обращали внимание на обустройство в других… гм… областях.

Я ответил бодро:

– Как раз напротив! Занимаясь ратными, уже думал о послератности. А сейчас вот жду от тебя на подписание смету на строительство нового монастыря и учреждение при нем университета…

Он поклонился и ухитрился вклиниться в мою речь, сделав вид, будто я закончил:

– Я имел в виду несколько иные аспекты укрепления вашей власти и положения. При дворе множество прекрасных юных дев из могущественных домов, кланов и династий.

Я поморщился:

– Сейчас не до того.

– Не упускайте возможности, – сказал он настойчиво.

– Не до женитьб, – сказал я. – Слишком уж, как ты понимаешь, много дел понеотложнее.

Он поднял голову и смотрел мне в лицо истово и прямо.

– Женитьба, вы правы, очень важный шаг. Но уже то, что вы кого-то приблизите к себе… ну, вы понимаете, возрадует целое семейство и сделает их вашими преданными сторонниками. А другие будут стараться приблизиться…

– …предлагая своих дочерей? – перебил я.

Он поклонился:

– Вы сказали очень точно, ваша светлость.

– Не мой путь, – отрезал я и пояснил: – Наш великий вождь однажды сказал, что мы пойдем другим путем. Безбабьим… в важных вопросах, я имею в виду.

Он поклонился:

– Я только высказал свою точку зрения.

– Вот и высказывай, – сказал я сварливо. – Но не навязывай. Я сам навязыватель хоть куда и хоть кого. Нет уж…

Он повел глазами в сторону, в спальню вошел барон Альбрехт, свежий и элегантный. Он всегда одевается так, что я никогда не мог вспомнить, что на нем было, но твердо помнил, что выглядел он по меньшей мере привлекательно.

Красиво поклонившись с порога, он отобрал зеркало у Куно, тот поспешно отступил, и сказал вполголоса:

– Я слышал, слышал. Куно вообще-то дело говорит. Кстати, выяснилось насчет той красавицы, которая так неожиданно оказалась в вашей спальне.

– Да-да, – сказал я. – Что там?

Он поморщился:

– Сказать по правде, разочарован. Пришлось копать так глубоко, что надеялся на сложный заговор с участием двух-трех королей, а все оказалось до смешного просто.

– Ну-ну?

Он посмотрел искоса:

– У вас хватило… гм, не скажу глупости, о майордоме так даже думать рискованно, но хватило… вернее, вам не хватило выдержки крупного лорда, за которым следят и чьи желания ловят на лету. Да-да, это ваша вина! Как-то вы проходили через зал с кланяющимися придворными, которых так не любите, и, Господи, улыбнулись. Вот так, посмотрели внимательно и улыбнулись! Этого для сметливых людей достаточно. Я еще не разобрался, что ими руководило: желание подложить под вас умелую интриганку, которая сумела бы как-то влиять…

– Исключено, – сказал я твердо. – Никому влиять не дам! Хотя, конечно, сглупил, признаюсь…

– Еще как, – подтвердил он без жалости. – Возможно, просто желание через свою дочь получить замки, титулы, земли, богатства… Но могло быть и гораздо хуже. Вы сами знаете про ночных кукушек.

– Исключено, – повторил я менее твердо. – Не такой же я дурак, хотя да, дурак редкостный. Как все, оказывается, просто! Самому оказаться причиной…

– Все непросто, – возразил он. – Неумение владеть лицом может доставить и побольше неприятностей. Королям, а вы почти король, постоянно приходится врать, это называется дипломатией, и нельзя, чтобы вас постоянно ловили на брехне.

– Хотя бы сказали «лжи», – укорил я. – Брешут простолюдины, а мы лжем. Винюсь, сэр Альбрехт! Сам дурак. Буду стараться следить за собой.

Он понаблюдал за мной исподлобья, я ждал, что скажет что-то неприятное, и он сказал неожиданно:

– Быть вам королем, сэр Ричард.

Придворные появлялись и так же неслышно исчезали, даже стены пропахли духами и притирками. Меня одели, обули, затянули ремнем, только что не взнуздали, повертели перед зеркалом в стене, где я изволил одобрить то, что мне показали, после чего двинулся, как большой гусак во главе стаи гусей, на выход.