Я напряг слух и расслышал грозную музыку в бешеном грохоте копыт, от которой у каждого мужчины начинает чаще стучать сердце, а кровь вскипает.
Подъехал сэр Норберт, обвел рукой окрестности:
– Привал?
– Заночуем, – согласился я. – Место удобное. Завтра с утра двинемся дальше.
Закат на равнине всегда великолепен, если небо чистое или вот так, с белоснежными горами облаков, что сперва заалели, потом стали пурпурными, а в конце налились багровостью так, что должны бы обвиснуть, как вата, пропитанная кровью, однако цвели пышно и нежно, библейски величественные, громадные, намекающие на неизведанные выси и глубины.
Солнце пламенело так, что глазам больно рассматривать его разбухший диск, затем слишком быстро померкло, угасло еще до того, как коснулось темного края земли, а туда опустился уже едва различимый глазом остывающий диск.
Почти прозрачное пламя костров с наступлением сумерек становилось все материальнее, ощутимее, и тьма шарахалась испуганно от каждого движения языков огня.
У нашего костра жарили мясо и насыщались сэр Растер, сэр Альвар, Зигфрид, последний со все возрастающим беспокойством поглядывал на сэра Растера.
– Ну и жрет, – сообщил он встревоженно. – Может быть, зря мы его с собой взяли?
Сэр Растер пробурчал с набитым ртом:
– Есть люди, у которых обедов больше, чем аппетита, а есть и такие, у которых аппетита больше, нежели обедов. Так что ж мне, разорваться? У меня вообще-то аппетит всегда приходит вовремя, а вот с едой у нас обычно запаздывают.
– Хорошо бы, – буркнул Альвар, – если бы у него аппетит приходил вместо еды.
Подошел сэр Норберт, присел на правах не столько гостя, как хозяина, ибо вне пределов городов он чувствует себя самым главным.
– Хорошее место, – сказал он. – И красиво.
Сэр Растер посмотрел на него с подозрением:
– Сэр Ричард, а не побрызгать ли на сэра Норберта святой водой?
– Зачем?
– А хочется посмотреть, – объяснил он, – каким голосом он закричит, когда превратится в огромного волка… или в летучую мышь… или в сову…
– Почему в сову? – удивился сэр Альвар. – Наш дорогой друг больше потянет на медведя.
– Так все-таки побрызгаем?
Сэр Арчибальд потряс головой:
– Ни за что. Разве нам не жаль потерять такого друга? А то, что он восхищается ночью, луной и прочими нечистями… просто промолчим перед инквизицией.
Сэр Норберт, человек суровый и старомодный, к шуточкам не больно склонный, молча сопел и даже улыбался, делая вид, что зубоскальство молодежи его не задевает.
Утром позавтракали как можно быстрее, все горят желанием побыстрее добраться до замка самоуверенного лорда Сулливана. Я выехал во главе головного отряда и размышлял, что любая война популярна лишь в течение первых тридцати дней. Потому и с этим походом нужно решить все как можно быстрее, пока энтузиазм не угас. Но решить… гм, умело. Если поступать слишком жестоко, постигнет неудача, если слишком мягко, сам окажешься в оковах. Пусть не в реальных, но когда тобой руководят обстоятельства или соратники – тоже вариант не лучший.
Я вздрогнул, рядом раздались взрывы хохота, рыцари весело ржут над незамысловатыми шуточками, я прислушался, темой был отставший в арьергарде сэр Растер и его богатый опыт общения с военнопленными, который он перенес и в залы дворцов Геннегау.
– Да, – сказал сэр Арчибальд, – наш дорогой сэр Растер довольно бесцеремонен.
Палант поддержал:
– Все верно. В прошлый раз он вломился ко мне в покои в самый неподходящий момент…
– Какой?
Палант скромно и в то же время скабрезно улыбнулся:
– В очень интимный. Ты же знаешь, я пользуюсь вниманием местных девушек…
Альвар сочувствующе сказал:
– Хорошо, что в тот интимный момент ты был один.
Остальные захохотали, Палант не сразу понял, почему такой довольный рев, конфузливо улыбался, отчего хохот стал громче. Его хлопали по плечам, клялись в дружбе и предлагали за это выпить. Громче всех ржал Альвар, совсем как жеребец во время гона, Палант наконец всмотрелся в него с проснувшимся подозрением на честном лице.
– Сэр Альвар, – проговорил он, – а что вы имели в виду насчет моего одиночества… в неподходящий момент?
Сэр Альвар заржал еще громче, но Палант стиснул челюсти и начал смотреть с вызовом.
Альвар махнул рукой и сказал весело:
– Не обращайте внимания!.. га-га-га!.. Я просто пошутил.
– За такие шутки, – объявил сэр Палант, – войну объявляют! Да что там войну, могут вообще в морду дать.
Сэр Ульрих подъехал ко мне ближе, в чистых глазах проступила непонятная печаль.
– Здесь все другое, – сказал он, – и солнца слишком много, и деревья другие, и птицы, и люди одеты иначе… Я уже начинаю скучать о суровом крае моей Армландии. Там проще, беднее, но роднее. А как вам, сэр Ричард?
Я посмотрел в его ясные глаза и вроде бы уловил невысказанный вопрос.
– Хотите спросить, не боюсь ли погибнуть так далеко от дома?..
Он торопливо кивнул:
– Простите за такую откровенность…
Я успокаивающе кивнул:
– Все правильно, всяк иногда задумывается о таком. Но разве это место дальше от небес, чем мой дом?.. Господь увидит меня всюду.
Он перекрестился торопливо, лицо прояснилось.
– Простите, сэр Ричард, как-то об этом не подумал.
Я добавил:
– Потому дикари и язычники – недалекие люди, что завещают переправить их труп в родные земли и захоронить в определенном месте. Для Господа – нет мест лучше или хуже, он все сотворил с любовью. И, добавлю, для него вообще нет мертвых, сэр Ульрих!
Он отъехал, на лице глубокая задумчивость, старается понять последнюю фразу, временами лицо вспыхивает внутренним светом, приближается к пониманию, но справа и слева уже едут сэр Альвар и сэр Арчибальд с его скабрезными орифламскими шуточками, толкают и теребят, приглашая присоединиться к обсуждению прелестей леди Ксантии, и глаза Ульриха меркнут, хотя губы раздвигаются в готовности улыбаться и смаковать некие интересные моменты из богатой истории леди Ксантии.
В селе по дороге наткнулись на бродячего проповедника, горячо и страстно говорит о приближении Страшного суда, о новом всемирном потопе, что вот-вот обрушится на людей. Я вслушивался внимательно, нет ли ереси, но этот держится в рамках, а это значит – ничего интересного.
Ульрих, чистая душа, тут же все принял на веру, встревожился, я видел, как мысленно перебирает свои грехи, прикидывая, готов ли уже предстать перед Господом или надо успеть добавочно в чем-то очиститься.