Добравшись до холла, я увидела, что едва не опоздала к началу представления. Все помощники уже собрались и стояли тесной кучкой, перешептываясь и явно не желая реагировать на стук во входную дверь.
Затем по лестнице в холл спустилась мама – раскрасневшаяся ото сна и в безукоризненно сидящем на ней платье. Ума не приложу, как ей удается проспать всю ночь в платье и нисколечко не измять его?
– Что здесь происходит, и почему никто не открывает дверь? – спросила мама.
Фагенбуш демонстративно сунул руки в карманы своих брюк и ехидно посмотрел на Викери Вимса. Вимс прокашлялся и произнес:
– Его светлость, мадам. Он… э… спит.
– Держа ружье, – добавил Стилтон.
– Хочешь, я впущу их, мама? – вызвалась я.
Мама пригладила волосы и проговорила:
– Сначала лучше посмотрим, кто это.
Могу спорить на что угодно, в этот миг в маминой голове явно мелькнул образ вылезающей из кареты бабушки.
Когда я дошла до середины холла, проснулся папа.
– Что значит весь этот трам-тарарам? – спросил он, потирая затекшую шею.
– Да вот, пришел кто-то, – ответила я через плечо. Дойдя до двери, я выглянула в смотровое окошечко, из которого на меня уставился глаз инспектора Тарнбулла, пытавшегося заглянуть внутрь музея.
– Это инспектор Тарнбулл, папа, – крикнула я. – И с ним трое констеблей. А еще вчерашние газетчики. Одним словом, небольшая толпа.
– Какого черта им всем здесь нужно?
– Думаю, сейчас узнаем, – я задержала дыхание, сделала глупое лицо и открыла входную дверь. Я опасалась, что инспектору уже известно о том, что вчера ночью кто-то проник к нам в музей, и решила, что всячески буду пудрить полисменам мозги относительно жезла. Первым обо всем должен узнать Вигмер, причем как можно скорей.
– Доброе утро, инспектор, – пропела я. – Вы сегодня ранняя пташка, хе-хе!
– Я не болтать сюда пришел, а по делу, – процедил инспектор, протискиваясь внутрь. Констебли остались снаружи, чтобы сдерживать натиск репортеров.
– Это правда, что на одну из мумий наложено проклятие? – крикнул один из газетчиков.
– Что случилось с фотографом, который сделал единственный известный снимок этой мумии? – подхватил другой.
– Правда ли, что защитить от мумий может только золото? – добавил третий.
Инспектор Тарнбулл с грохотом закрыл за собой дверь, вытащил носовой платок и вытер им свое вспотевшее лицо.
– Я решил сегодня сразу идти сюда, не заходя к себе на службу. Чтобы не делать лишний крюк – ведь все равно сразу вызвали бы к вам.
– Но зачем кому-нибудь потребовалось бы вызывать вас сегодня? – спросила я.
Инспектор сурово посмотрел на меня, затем перевел взгляд на стену холла.
Сегодня она, к его великому удивлению, была пуста.
Если не считать, конечно, папу, переминавшегося с ноги на ногу, размахивая во все стороны зажатым в правой руке дробовиком.
– Что вам нужно? – резко спросил он.
– Вы что, угрожаете офицеру полиции оружием? – вопросом на вопрос ответил инспектор, с опаской косясь на дробовик.
– О Боже, конечно, нет, инспектор Тарнбулл, – это мама бросилась улаживать возникшее недоразумение. – Мой муж всю прошлую ночь провел в дозоре, надеясь выяснить, кто же приносит мумии к нам в музей.
– Только у них духу не хватило показаться мне на глаза, – горделиво добавил папа.
Инспектор посмотрел на пустую стену, покачал головой и сказал:
– Вижу, вижу. Это хорошо. Скажу честно, я был уверен, что снова найду в вашем музее чужие мумии, и собирался на этот раз арестовать вас, несмотря на заступничество адмирала Сопкоута.
Я подумала, что не стоило бы инспектору говорить такие вещи папе, пока он держит в руке свой дробовик.
– Однако, – продолжил инспектор Тарнбулл, – поскольку мумий нет, то и мне здесь делать больше нечего. Но учтите, я все равно буду присматривать за вами, – он перевел взгляд на папиных помощников и спросил. – Кто из вас Вимс?
– Это я, сэр, – важно откликнулся наш новый первый помощник хранителя, делая шаг вперед.
– Отлично. Мне нужно переговорить с вами. – Вимс слегка побледнел, но постарался не подать виду, что испугался, и отошел вслед за инспектором в сторону.
Я быстро оглянулась, чтобы убедиться в том, что все сейчас чем-то заняты. Так оно и было. Мама что-то выговаривала папе, Фагенбуш что-то выговаривал бедному Стилтону, и я незаметно начала приближаться к инспектору и Вимсу.
Да, подслушивать нехорошо, я знаю. Но ведь я сейчас не подслушивала, а добывала сведения. Как разведчик. А разведчиком, как известно, быть не то что не зазорно, а очень даже почетно.
– Ну-с, лорд Чадли рекомендовал мне вас как человека откровенного и наблюдательного, – сказал инспектор.
– Хочу надеяться, что так оно и есть, – напыжился Вимс.
– Тогда скажите, не заметили ли вы чего-нибудь подозрительного в последние два дня?
– Ну, начнем с того, что весь этот музей оказался местечком подозрительным и плутоватым.
Плутоватым? Это кого же, интересно, он здесь считает плутами? И как он смеет!
– Третий помощник хранителя – довольно странный, очень нервный парень, – продолжил Вимс. – Постоянно дергается и откашливается.
– Продолжайте, – велел инспектор.
– Затем этот тип, Фагенбуш. Он кажется мне очень подозрительным, хотя я затрудняюсь сказать, почему именно. Такое ощущение, что он постоянно что-то вынюхивает.
Хотя я сама думала о Фагенбуше приблизительно то же самое, соглашаться с Вимсом мне не хотелось – просто из принципа.
– Далее, – продолжал Вимс. – Никто не может мне объяснить, что случилось с бывшим первым помощником хранителя музея. Во всяком случае, я ни разу не слышал ответа, который мог бы считать достаточно убедительным.
– А как насчет Трокмортонов? – спросил инспектор Тарнбулл. – За ними вы никаких странностей не заметили?
– Сам Трокмортон великолепный специалист, спора нет. Однако от блестящего ума зачастую не так далеко до помешательства, надеюсь, вы понимаете меня.
Я сжала кулаки. Вот наглец!
– Да, да, я хорошо это знаю. Продолжайте.
– Он работает, когда ему вздумается. И сколько вздумается. Крайне редко уходит из музея домой и почти все время разговаривает вслух с самим собой. А эта их дочь… как ее… Теодосия. Совершенно ненормальный ребенок. Постоянно крутится под ногами и следит за мной.
И не без основания, могла бы я добавить.
– Кстати, я уже говорил вам, что из музея украли мое пальто?
– Да. Три раза уже говорили.