— Немножко.
— Давай излагай…
Гринев поведал о своих достижениях.
— И что нам с этим делать? — спросил Ушаков, выслушав своего заместителя.
— Надо повторно трясти окружение Глушко.
— Надо… Людей нет.
— Пусть губоповцы и работают.
— Сейчас, — усмехнулся начальник уголовного розыска. — Пока они отличились тем, что накатали в Москву докладную, будто убийства таксистов раскрутили под их непосредственным руководством, а уголовный розыск там вообще где-то вдали маячил.
— Что-то не помню их там.
— Операция «Ураган», — развел руками Ушаков. — Им результат нужен. А результата нет. Надо воровать чужие результаты. Непонятно?
— Да мне-то давно все понятно.
— А у нас людей нет. Те, что есть, уходят. Скоро отказняк некому будет написать. Полюбуйся, еще два рапорта — Ушаков положил ладонь на две бумажки.
— На увольнение?
— Один на увольнение. Другой на перевод в другую службу.
— И скатертью дорога, — пробежав глазами рапорта, махнул рукой Гринев, как Ленин в старых фильмах. Только вождь пролетариата указывал дорогу к светлому будущему, а заместитель начальника уголовного розыска отсылал куда подальше. — Двумя дурачками меньше… Думаешь, им интересно по двадцать часов в сутки работать? Они на асфальт с жезлом встанут и будут водителей трясти. Или в разрешительную систему пойдут — деньги с бандитских охранных агентств грести лопатой и в ус не дуть. И на шиша им этот розыск нищий сдался?
— С кем останемся? — вздохнул Ушаков. — В райотделах некомплект по двадцать-тридцать процентов.
— Да хоть пятьдесят, — отмахнулся Гринев. — Это лучше, чем дефективных держать, от которых неизвестно что ждать.
— Да уж. Клоунов у нас немало, — кивнул Ушаков. Ему вспомнилось, как два года назад в банде, промышлявшей налетами на квартиры, пригрелись два оперативника Кумаринского уголовного розыска, повышавшие свой профессионализм планированием преступлений. А так как профессионалы они были никчемные, то попались быстро. После этого случая у Ушакова возникло чувство, что ему в душу наплевали.
— Балласт нам не нужен. За борт — и все дела, — Гринев опять рубанул ладонью воздух.
— Нас самих, старичье, скоро за борт…
— Это точно. — Гринев задумался, помолчал. Потом спросил:
— А вот ты знаешь, какой проходной балл нынче в нашу высшую школу милиции?
— Не интересовался.
— Семь тысяч долларов. Скажи, не слышал.
— Слышал.
— Посмотри, вокруг начальника вышки кто крутится. Один Кавказ. Скоро нам та смена придет, которая за семь тысяч поступала. Ты думаешь, они такие деньги выкидывали за образование? Сейчас! Это вложение капитала. Отдал семь тысяч, за год работы их оправдал да еще лишние остались… Тогда уж лучше вообще милицию расформировать. Так что хрен с ними. Пусть рапорта пишут.
— Семь тысяч… Растут цены, — усмехнулся Ушаков.
— Это ж надо — семь тысяч баксов за поступление. — покачал головой Гринев. — Да по паре сотен за каждую сессию. И говорят, еще дешево. В Москве дороже… Василич, смотрю я на все это и жду…
— Чего?
— Когда проснусь. — Гринев поправил свой новый классный галстук и спросил:
— А помнишь, как он в депутаты рвался?
— Помню.
Начальник высшей школы год назад собирался в депутаты Госдумы, принародно заявляя, что надеется на то, что за него будут голосовать сотрудники милиции и их семьи. Те самые детишки, которым он проходной балл в семь тысяч баксов влепил.
Старый немецкий особняк с новым евроремонтом, принадлежавший начальнику высшей школы, но записанный на какого-то его дальнего непонятного родственника, гордо возвышался в центре города рядом с коттеджами табачных королей и по стати, отделке и, главное, цене не слишком им уступал. Знай наших!
— Кто только эту сволочь начальником школы держит? — Гринев выматерился.
— Тот, кого он устраивает, — сказал Ушаков. — Кругооборот денег в природе.
— Деньги, деньги… Тьфу… Чего дальше будет, если все так пойдет… Меня одно успокаивает.
— Что?
— Что жить недолго осталось. Через год-другой на пенсию. А опера долго не живут. Треть в ящик играют в течение двух лет после увольнения. Сдохну, и пускай другие это дерьмо хлебают!
— Ну, тебя занесло…
— А!.. — Гринев хлопнул ладонью по столу.
— Кстати, пока тебя в Германию носило, тут новости появились.
— Грохнули кого?
— Похоже на то.
— И кого?
— Корейца и Ломоносова. Гринев присвистнул и произнес:
— Шамиль. Вот паскудник. Как он Корейца, бедолагу, достал-то?
— А черт знает. Наверное, кто-то продал.
— Да наверняка. — Гринев усмехнулся. — А знаешь, из этой всей шушеры мне Корейца единственного жаль.
— В нем что-то человеческое было, — согласился начальник уголовного розыска.
— Обаятельный был, гад. Не то что Шамиль — тварь холоднокровная. Как крокодил. Лежит в тине и людей жрет, к воде подходящих. Я надеялся, Кореец первым успеет.
— Не успел…
Зазвонил телефон. Ушакову трубку брать не хотелось — это наверняка губоповцы, опять будут ныть, что нужно отметить в сводках совместные мероприятия в рамках операции «Ураган». Но звонили настойчиво.
— Кто такой настырный? — Начальник уголовного розыска взял трубку. — Слушаю, Ушаков.
— Лев Васильевич? — послышался чем-то знакомый сипящий голос. Говорить, похоже, собеседнику было трудновато.
— Он самый.
— Это Ан. Вы мне можете уделить несколько минут?
— Кореец, — удивленно произнес Ушаков. Теперь он узнал этот голос. Он действительно принадлежал Александру Ану.
— Нам надо встретиться. — Кореец закашлялся. — Вам это нужнее, чем мне…
— Подожди, дай подумать…
Кореец очнулся, ощущая, как с трудом его душа возвращается в истерзанное тело.
Голова гудела. Тошнило. Казалось, он никогда не сможет заставить это вдруг ставшее чужим тело сделать хоть что-то. Но он сумел усилием воли разбить сковавшую его ледяную глыбу.
Он лежал в скрюченной позе в «хавире». Во рту был какой-то кислый противный вкус. Все вокруг было поломано.
— Ox, — простонал он, пытаясь подняться.
Не получилось. Черный водоворот начал засасывать его. Кореец собрал волю в кулак. На этот раз ему удалось приподняться на руках. Он уселся на полу, прислонился спиной к холодной стене, с которой обвалилась штукатурка и проступил кирпич.