«Сорокапятки» работали четко, осыпали холм снарядами. Били, правда, больше наугад, чем прицельно, но зато часто. Финны попрятались в окопах и не высовывались…
Сергей Самоделов прикинул, как безопаснее проскочить открытое место и вылететь на берег. Вышло, что надо пройти вдоль края озера и затем резко выскочить на косу, уходящую в глубь финской обороны. И уже по ней добраться до холма…
Была, конечно, вероятность, что финны заминировали косу, но это, по сути, не имело большого значения: скорость у бронелета приличная, он проскочит опасное место без проблем. Мины разорвутся далеко позади его кормы. Гораздо бо́льшую опасность представляла «колючка» – если зацепиться за нее лыжами…
Но и тут нашелся выход: надо разогнаться по максимуму и перепрыгнуть заграждения. Как раз перед проволокой имелось небольшое пологое возвышение, оно и будет трамплином. Налетим на финнов, ударим внезапно, и будет им картина маслом – «Не ждали»! В исполнении, конечно, не известного русского художника Репина, а бронелетного экипажа…
По традиции покурили перед боем (чтобы унять волнение), расселись по местам, приготовились. Майор Злобин посмотрел на часы и сказал: «Вперед!» Мотор взревел, пропеллер закрутился, и бронелет понесся. Получилось, почти как у классика: «Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал!»
Иван Мешков очень продрог: который час уже лежал на снегу в ожидании атаки… Еще утром их, бойцов третьего батальона, пригнали на опушку леса и показали на холм впереди – надо взять. Как только крикнут: «В атаку!» – всем вскочить и бегом вперед. Хоть кровь из носу, но нужно финнов с холма выбить, а иначе к Суомуссалми не подойти – дорогу насквозь простреливают. Финны не дадут даже приблизиться к окруженной 163-й дивизии…
Да только как их выбьешь? Впереди – открытое поле. Пока добредешь до холма (куда там бежать, снега – по самый пояс), тебя точно подстрелят. Финны бьют метко, с трехсот метров попадают в глаз, а их тяжелые пулеметы выкашивают наступающих, как траву. Ни укрыться, ни спрятаться – чистое место. Разве что упасть в сугроб и зарыться глубже. Или вообще притвориться мертвым…
С другой стороны, скорее бы эта самая атака началась, а то через час сражаться будет уже некому. От сильного мороза и лежания на снегу почти у всех побелели уши и носы, приходилось то и дело растирать их жестким, колючим снегом. Но это еще ничего, терпимо, гораздо хуже то, что начали замерзать пальцы на руках, и особенно – на ногах…
Не сможешь ходить – все, уже не боец. И не жилец тоже – при таких условиях… Считай, что тебе еще крупно повезет, если успеют переправить в госпиталь и откромсают часть обмороженной руки или ноги. Спасут, вылечат, вернут в строй. Без пары-тройки пальцев еще можно жить, даже работать, но вот если потеряешь ногу…
Тогда – все, беда. Не человек, а несчастный калека, инвалид, ни к чему не годный и никому, кроме близких родных, не нужный. Зачем ты такой на селе? Только для самой несложной работы и годишься. Хорошо, если сторожем куда-нибудь определят, в честь прошлых заслуг. Скажем, зерно в амбарах стеречь. А если нет? Чем еще одноногому заниматься? Лапти, что ли, на продажу плести?
Ну, допустим даже сторожем… Что это за служба такая – за копейки с берданкой сидеть, имущество колхозное стеречь? Ни почета, ни уважения. Разве это жизнь? Одно мучение… А как хочется погулять, повеселиться, с девками красивыми потанцевать, ведь молодой совсем! Эх, только бы руки-ноги целые остались, да все остальное желательно тоже… Может, повезет, не убьют, не покалечат?
… Хорошо бы вернуться домой живым и невредимым. И желательно – с наградой, хотя бы с медалью. Чтобы парни и мужики завидовали. Пройтись гоголем по улице под руку с какой-нибудь красавицей… В новенькой форме, поскрипывая сапогами. Дед Трофим внуком будет гордиться, а бабка Авдотья вмиг всех соседей обежит, про его подвиги расскажет. Эх, вот это жизнь! А еще бы выучиться на тракториста или водителя грузовика (профессии очень нужные и денежные), тогда можно жениться на хорошей, честной девушке, завести детей…
Что он, хуже других, что ли? Вполне ничего, некоторые девки даже говорят, что симпатичный. Грамотный, работать умеет, да и прочее – не пьет, считай, не курит. Пусть и не первый парень на деревне, но и не последний, это точно. А с медалью за него любая пойдет, даже самая первая красавица!
Где-то рядом громко и неожиданно бухнула пушка, и за ней – еще одна. Иван чуть приподнялся, посмотрел. Артиллеристы выкатили на опушку два низких, приземистых орудия («сорокапятки» – тут же понял) и открыли по финнам огонь. Глухо и отрывисто забили батальонные минометы, посылая одну за другой в сторону холма свистящие мины. Финны стали яростно отвечать…
Иван увидел, как вражеские позиции озарились яркими желтыми вспышками: это пулеметчики начали бить по лесу короткими злыми очередями, простреливая все пространство впереди. Затем раздался и винтовочный треск – включились ополченцы, засевшие на подступах к холму.
Их было немного, но зато настроены они были весьма решительно и даже воинственно: сами вызвались на войну, первые пошли оборонять родное село Суомуссалми. Все – местные, даже со своими ружьями, патронами и едой. В отличие от бойцов регулярной армии не были так уж хорошо обучены и одеты (кто во что горазд, главным образом – в меховые куртки и свитера), но зато боевой дух их был очень высок.
Ополченцев не приходилось агитировать, сами рвались в бой. Пришли, чтобы покарать «наглых русских» и отстоять свое село и родную Суоми. И представляли для частей Красной армии серьезную опасность: великолепно ориентировались в лесу, знали каждую тропинку, прекрасно бегали на лыжах, могли при необходимости взобраться прямо в них на дерево. И стреляли отлично – всю жизнь же занимались охотой. Промахов у них почти не бывало…
Иван приободрился: раз есть пушки, значит, не так все и плохо. Наша артиллерия – это мощная сила. Дядя Миша рассказывал, что во время Германской он славно долбил немцев из пушек. Тем это жутко не нравилось: сидели в своих окопах, нос боялись наружу высунуть. Вот как было! Хорошо, чтобы и здесь так же – спрятались бы финны и не показывались. Может, вообще решат после обстрела отойти? Это, конечно, было бы лучше всего…
Дядя Миша, Михаил Семенович, приходился Ивану Мешкову двоюродным дядей. В Гражданскую сражался на стороне красных, служил заряжающим в артиллерийском полку, правда, никак особенно себя не проявил. Ни ордена, ни даже благодарности от командования не получил. Однако после демобилизации неожиданно стал начальником – его выбрали председателем сельсовета.
Советской власти нужны были свои, преданные люди, чтобы строить на селе новую жизнь, и дядя Миша подходил для этого идеально: сам из крестьян, из бедняков, воевал в Красной армии… К тому же пользовался у односельчан авторитетом: его уважали как настоящего мужика. Три года провел на войне, честно тянул лямку, от службы не бегал и не прятался.
Вот так дядя Миша стал сельским начальником. Деревенские сами его выбрали: свой человек, все его знают, с самого малолетства. Когда еще сопливым мальчонкой бегал по улицам, сверкал голыми пятками… А многим он приходился еще и родственником – близким или чуть дальним. Впрочем, у них в деревне почти все были друг другу родными, так уж вышло…