Book.

– Что же ты не поговорил с ней? Не назвал её настоящим именем?

Папа рассмеялся:

– Думаешь, надо было сказать ей: «Здравствуй, Одетта… Как там наши друзья в Сен-Манде?»

Помолчав немного, он добавил:

– Нет уж. Это было бы нехорошо. Пусть всё останется, как ей хочется, так лучше для неё и для её клиентов.

Как-то утром я пошла проверить, нет ли чего в почтовом ящике – мне, как всегда, не терпелось узнать, не принесли ли нам очередные два письма из Америки. Папин конверт оказался на этот раз очень толстым, а мне мама написала:

«Дорогая моя Катрин,

Надеюсь, мы будем все вместе скоро втроём. Обнимаю тебя очень с любовью.

Мама».

Папа же прочитал мамино письмо на работе и на обратном пути из школы сказал:

– Хорошие новости!

Весь день месье Кастерад опять декламировал нам в конторе свои стихи. Читал он монотонно, покачивая в такт рукой, как будто пел колыбельную. Я изо всех сил старалась не закрыть глаза.

– …Осеннею порой в кастельнодарском парке…

Я сидела без очков и клевала носом.

И вдруг папа прервал Кастерада:

– Извините, Реймон, но уже половина восьмого. Мы с дочерью идём ужинать в ресторан «Шарло, король морских раковин».

Месье Кастерад вытянулся, обвёл нас презрительным взглядом и медленно закрыл книжку стихов.

– Как нелеп этот мир, – проговорил он, – мир, в котором «Шарло, король морских раковин» значит больше, чем французский поэт. В котором великолепие александрийского стиха меркнет пред дюжиной устриц. Ну что ж, приятного аппетита!

Папа прокашлялся и торжественным голосом произнёс:

– Реймон, я должен сообщить вам нечто очень важное! Мы с дочерью уезжаем в Америку.

Меня изумили папины слова, и я поспешно надела очки, чтобы проверить, не снится ли мне всё это. Месье Кастерад замер у двери кабинета.

– В Америку? Вы уезжаете в Америку?

– Да, Реймон.

Месье Кастерад рухнул в вертящееся кресло у стола.

– А как же я? – проговорил он бесцветным голосом. – Обо мне вы подумали?

– Конечно, я подумал о вас, Реймон. Просто-напросто оставлю склад вам. Детали обсудим завтра, на свежую голову.

Папа взял меня за руку, и мы вышли на улицу, а месье Кастерад всё сидел за столом и механически повторял, словно никак не мог поверить:

– В Америку… В Америку… Да что они о себе воображают!

– Я затем и позвал тебя сегодня в ресторан, – сказал мне папа, – чтобы поговорить о нашем отъезде. Да, Катрин, детка, мы едем в Америку! В Америку, к маме.

Папа позвал официанта и заказал мне на десерт пеш-мельба [8] . Потом закурил и сказал:

– Видишь ли, Катрин, когда мама три года назад уехала в Америку, мне стало очень грустно, но она хотела жить там, у себя на родине. Я пообещал, что мы приедем к ней, как только сможем, как только я улажу свои дела здесь, во Франции. И вот пришло время. Теперь мы будем жить все вместе в Америке. Мама так и хотела, ещё когда мы познакомились, задолго до твоего рождения, она тогда танцевала в труппе мисс Мейкерс. Она говорила мне: «Альбер – тогда меня звали Альбером, – мы поженимся, у нас родится дочка, и мы будем жить в Америке».

И она оказалась права. Но ты не отвлекайся, ешь скорее пеш-мельба, а то растает. Хочешь, я начну учить тебя английскому, прямо сейчас?

И папа, чётко выговаривая каждый слог, сказал:

– По-английски пеш-мельба так и будет: «пеш-мельба», только с английским выговором. А просто мороженое – «айс-крим».

Когда мы вышли из ресторана, ещё не стемнело. Летом темнеет поздно. В то время ещё ходили двухэтажные автобусы, а возле метро, посреди площади Клиши, была стоянка такси. И кинотеатр «Гомон». И росли каштаны.

– Давай пройдёмся до дома пешком? – предложил папа. – Сейчас такая хорошая погода, можно даже прогуляться через Монмартр…

Мы шли по улице Коленкур, папа положил руку мне на плечо.

– Катрин, я возьму билеты на пароход на следующий месяц. Мама встретит нас в Нью-Йорке на причале.

Я думала про маму. Как здорово будет увидеть её снова спустя столько лет.

– Там, в Нью-Йорке, ты будешь ходить в школу, где тебя научат английскому.

А мама станет учить тебя танцевать. Знаешь, она ведь танцует гораздо лучше, чем мадам Измайлова. Когда я познакомился с мамой, она уже считалась одной из лучших танцовщиц в труппе мисс Мейкерс. А я, как ты помнишь, уронил её…

Мы спустились по лестнице с холма Монмартр, папа поднял меня и понёс на вытянутых руках по улице Трюден, как когда-то нёс маму в парижском казино.

– Не бойся, Катрин, – сказал он. – Тебя я не уроню. Теперь я уже научился.

Всю следующую неделю папа, Кастерад и Шевро часто встречались на складе. Я видела, как они подписывали целые стопки бумаг. Голос месье Кастерада становился всё более властным:

– Распишитесь здесь, Шевро… А вы, Жорж, вот здесь… Не забудьте «подписи сторон»…

Однажды вечером, когда они собирались уходить, а папа ещё был занят в конторе, я услышала, как месье Кастерад сказал месье Шевро:

– Я хочу, чтобы теперь всё происходило в открытую… Конец мошенничеству… Довольно махинаций… Всё строго по закону… Вам ясно, Шевро? Компания занимает видное положение, нужно жить по правилам…

– Разумеется.

Месье Шевро кивнул, но вид у него был довольно кислый.

В тот день папа встретил меня после школы, и мы пошли домой по улице Отвиль. К моему удивлению, возле склада стояла лестница, и рабочий, забравшись на неё, выводил последние буквы новой вывески. Вместо тёмно-синей надписи «КАСТЕРАД и КАРАМБОЛЬ. Эксп. – Транс.» появилось название «КАСТЕРАД и Шевро, преемник». КАСТЕРАД было написано яркими буквами, которые затмевали крохотные буковки «Шевро». Месье Кастерад стоял в дверях склада, важно надувшись.