– У меня сейчас есть только четыре пенса, – растерялась Долл. – Но, когда я стану королевой, у меня, уж наверное, будет побольше.

– Я тебе дам отсрочку, – сказал бесёнок.

– Длинную?

– Ровно год начиная с этого дня.

– И много придётся платить? – спросила Долл.

– Может, и вовсе должок скощу, а может, и много потребую.

– Ну сколько всё-таки? Скажи уж, бес, или как там тебя звать-величать?

Бесёнок завертелся волчком.

– Как меня звать-величать?! Хи-хи-хи! Не знаешь?! Не знаешь моего имени? Да, Долл Кодлинг?

– Ты скажешь, я и узнаю.

– А я не скажу, ни за что, никогда! – хихикал бес. – А через год, день в день, приду, и ты моё имя отгадаешь. Дам тебе девять попыток. Отгадаешь – твоя взяла. Уберусь восвояси, и больше ты меня не увидишь.

– А если не отгадаю?

– Не отгадаешь, к себе утащу. Моя будешь.

– Мне это не понравится, – сказала Долл.

– Зато мне понравится. Даже очень понравится. Такая уж сделка, Долл Кодлинг. Другой платы мне не надобно.

– Значит, девять попыток? – уточнила Долл.

– Не больше и не меньше. А не скажешь, кто есть я, станешь ты моя! Моя! – И прядильный бес, встав на голову, снова закрутился веретеном.

– Перестань, – попросила Долл. – Голова от тебя кружится.

Бес замер. А потом, перевернувшись на ноги, уставился на Долл красными, как угольки, глазами.

– Ну что, Долл Кодлинг? По рукам?

– По рукам, – согласилась Долл. – Всё лучше, чем голову потерять. Год – срок немалый, да и попыток ты мне немало даёшь – целых девять. По-моему, на свете больше девяти имён и не наберётся. Наверняка догадаюсь.

– Наверняка нет! – ухмыльнулся бес. – Ни за что не догадаешься! Никогда! И будешь ты моя! Моя! Моя! – И он снова сделал грудь колесом и важно прошёлся взад-вперёд, покручивая хвостиком.

– Хватит нахальничать, садись прясть. Время поджимает! – воскликнула Долл.

– Время – тьфу! – хвастливо сказал бес. – Закрой глаза и спи. Если можешь.

– Спать я всегда могу. – Долл зевнула и мгновение спустя уснула крепко и сладко.

Год ли, миг ли спала Долл, она не знала, но снилось ей жужжание миллиона веретён, пахло свежевыстиранным бельём, и всё во сне было голубым, точно цветущий лён. Потом жужжание вдруг прекратилось. Долл вздрогнула, очнулась и протёрла глаза. Солнечный свет струился через свободные от льна окна, а на пороге толпились люди и что-то изумлённо кричали.

– Она успела! – ойкала Полл.

– Она успела! – охала маманя.

– Она успела! – басили Эйб, Сид, Дейв и Хэл.

– Она всё спряла! – восклицала старая Нянька.

В кухню вошёл сияющий Нолличек и радостно улыбнулся Долл, которая всё позёвывала да потягивалась.

– Ты успела! – сказал он.

Долл огляделась, удивлённая не меньше остальных. Огромные кипы льна исчезли, а на их месте лежали аккуратные мотки тончайшей пряжи, готовые превратиться в полотно для наволочек и простыней. Ну и ну! Поганый бесёнок-то каков! Сдержал слово! И Долл сонно улыбнулась Нолличеку. И глаза у неё были голубые, точно лён в цвету.

– Значит, я успела! – произнесла она.

– Но как?! Как тебе удалось?

– Спроси чего полегче.

– Хорошо, спрошу, – согласился король. – Долл, ты хочешь стать моей женой?

– Да, Нолл, хочу.

– Венчаться! Венчаться! – воскликнула Нянька.

Пока молодые разговаривали, она перебирала мотки с пряжей, ища изъян. Но ничего не нашла. К тому же Нянька приметила, что Долл и подремать после работы успела, и всё за отведённые ей полчаса. «Раздумывать нечего, – решила Нянька. – Надо поскорее женить короля на лучшей в Норфолке пряхе».

– Под венец! – воскликнула она радостно.

И через час в Норфолке зазвонили свадебные колокола.

Глава VIII
Полл при дворе

Когда отыграли свадьбу и Долл стала королевой Норфолка, мамаша Кодлинг продала мельницу пекарю и обосновалась при дворе. За маманей последовала Полл, а за Полл – Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Целый месяц неприкаянно слонялись они по дворцу, но – не прижились.

Мамаша Кодлинг заскучала по кастрюлькам и сковородкам, поскольку на королевской кухне безраздельно хозяйничала кухарка Китти, а двух хозяек, как известно, не бывает. Эйб, Сид, Дейв и Хэл заскучали по серпам и мотыгам. В конце концов все пятеро вернулись на мельницу. Не за тридевять земель! Всего-то несколько миль от дворца по дороге, что вдоль моря бежит. Чем скучать в чужих, немилых сердцу покоях, не лучше ли жить на любимой мельнице, а раз в неделю садиться в синюю таратайку с красными колёсами да приезжать к дочке и сестре-королеве на воскресный обед? Зимой там подавали на стол говядину и свинину с жареной картошкой и капустой, сыр и яблочный пирог. Летом угощали бараниной с мятным соусом, молодой картошкой и зелёными бобами, взбитыми сливками и пирогом с вишнями. На Михайлов день на стол ставили жареного гуся и пудинг с коринкой и черносливом. А на Рождество потчевали свиной вырезкой и сладкими пирожками. Пообедав на славу и дав хорошего храпака, семейка снова усаживалась в сине-красную таратайку, братья дружно кричали «Но-о-о!!!» серому ослику по кличке Доббин, который в будние дни возил тяжеленные мешки с мукой, и катили прочь. И надо признаться, что ноша у Доббина бывала по воскресеньям ничуть не легче, чем всегда: шутка ли – четверо парней и толстуха-мать, да ещё с набитыми до отказа животами!

Полл же на мельницу не вернулась, прочно обосновавшись вместе с сестрой во дворце. И обе они были вполне счастливы. Долл могла бездельничать сколько душе угодно, так как добрая сотня слуг из кожи вон лезла, лишь бы предупредить любое желание королевы. Одна служанка расчёсывала ей косы, вторая – шнуровала туфельки, третья – пришивала пуговицы, четвёртая – размешивала сахар в каше. И для остальных девяноста шести слуг тоже находилась работа: ведь мы выполняем за день ещё не меньше девяноста шести разных дел. Короче, Долл и пальцем шевельнуть не давали, и её это очень даже устраивало. Просьбы королевы слуги выполняли с радостью, поскольку она была со всеми мила, на диво хороша собой и всегда премного всем довольна. По утрам, когда надо было составлять меню на день, а Долл не могла выдумать ничего, кроме беляшей, кухарка Китти помогала ей добрым советом. Садовник Джек посылал ей после завтрака самые красивые цветы, а горничная Джен делала из них букеты и расставляла в красивые вазы в спальне королевы. Ровно в одиннадцать часов дворецкий Джон приносил из винного погреба рюмку шерри, а молочница Мегги прибегала с кружкой жирного молока. И чтоб никого не обидеть, Долл выпивала и то и другое. А Нянька ежеутренне меняла простыни и наволочки на королевской постели и вешала свежие полотенца, поскольку бельевой шкаф – благодаря королеве-пряхе – был снова заполнен тончайшим льняным бельём.