– Ну да, ну да, – закивала Нянька. – Сегодня у него все кругом виноваты. Такой уж день.
– Хуже ещё не бывало. Он даже в погреба спускался и нашёл изъян в бочонках с сидром, в бочках с пивом, в красном вине, в белом вине, в крыжовенном вине и во мне самом. А все мы – и я, и ви́на – лучшего качества! Воля ваша, госпожа Нянюшка, но я ухожу. Отработаю месяц, и ноги моей больше во дворце не будет!
Прежде чем Нянька успела ответить, в кладовку вперевалку вплыла королевская кухарка Китти.
– Что ж это творится, госпожа Нянюшка?! – запричитала она.
– В чём дело? – строго спросила Нянька.
– В Его Величестве!
– Опять Ноллик? Сунул нос под все крышки, да?
– Не то слово! И в ларь с мукой заглянул, и в мешки с сахаром, и в солонки, и в перечницы, и в банки с вареньем, и в кадки с маслом, и в самую печку чуть не залез. И всё ему не по нраву, хотя моя кухня в идеальном порядке. Хватит, через месяц ноги моей здесь не будет!
Следующей жалобщицей оказалась придворная молочница Мегги.
– Госпожа Нянюшка! Госпожа Нянюшка! – вопила она.
– Ну а у тебя что за несчастье?
– Король наш моё несчастье!
– И у тебя в коровнике, видать, похозяйничал?
– Похозяйничал! Да он свежее молоко со старым смешал, крынки со сливками опрокинул, бочонки с маслом вдребезги разнёс, сыры перемял, а сыворотку залил обратно в творог. Я этого больше не потерплю! Ноги моей здесь через месяц не будет!
Хлопанье и топанье внизу стали воистину оглушительны. И в бельевую кладовку вошёл садовник Джек. Вошёл молча и остановился молча, говорить он был не горазд. Нянюшка нетерпеливо окликнула:
– Ну, выкладывай!
– Колокольчики, – произнёс садовник.
– Какие колокольчики?
– Сказал же, колокольчики.
– Ну я и слышу – колокольчики. Дальше-то что?
– Вот и правильно, – согласился садовник. – Я говорю «колокольчики», и вы слышите – «колокольчики». И эти самые колокольчики мне надлежит выращивать на моих клумбах отныне и до скончания века.
– Кто это сказал?
– Нолличек.
– Его Величество? – чопорно переспросила Нянька.
– Нолличек, – упрямо повторил садовник.
– Изволь говорить о Его Величестве поуважительней.
– Вы же зовёте его Нолличек, – возразил садовник.
– Я его Нянька. Я его в корыте купала!
– В корыте не в корыте, – встрял вдруг дворецкий, – но я не потерплю, чтобы трогали мои вина!
– Нечего лазить в мои кастрюльки! – подхватила кухарка.
– Нечего портить мои сливки! – подала голос молочница.
– Нечего проверять мои грядки! – в запале сказал садовник.
И все они закричали слаженным хором:
– Ноги моей тут через месяц не будет.
– Вот и отлично! Все через месяц получат расчёт! – прогремел голос с порога. В дверях стоял багровый от гнева Нолличек. Он по очереди тыкал пальцем в дворецкого, кухарку, молочницу и садовника и орал: – Не твои вина! Не твои кастрюльки! Не твои сливки! Не твои грядки! Всё моё!!! Что хочу, то и делаю! Мои вина! Мои кастрюльки! Мои сливки! Мои грядки! – Король топал ножками, как разбушевавшийся трёхлетний ребёнок.
– А ну-ка прекрати! – крикнула Нянюшка с верхней ступеньки лестницы. – Прекрати сию минуту! А не то слезу и наподдам как следует!
Нолличек тут же примолк и надулся. Так и стоял, обиженно почёсывая правой ногой о левую.
– Отправляйся прямиком в угол, – скомандовала Нянька. – Будешь стоять там, покуда не выпущу.
Нолличек понуро побрёл в угол и встал лицом к стенке.
– А вы все идите работайте, – велела Нянька Джону, Китти, Мегги и Джеку.
– Хорошо, госпожа Нянюшка! – послушно сказали слуги и разошлись выполнять свои обязанности.
А Нянька подозвала к себе горничную Джен, у которой зуб на зуб не попадал от страха.
– Иди-ка сюда и получи, зачем послали. Повыше руки-то подними, я уж, милочка, не молода, чтоб к тебе как тростинка гнуться. – И Нянька принялась накладывать на протянутые к ней руки целую гору белья. – Так, пара простыней, две наволочки, скатерть, салфетка; теперь полотенца: банное, для лица, для бритья… В его-то годы! – снова фыркнула Нянька. Будь Нолличек не двадцати одного, а пятидесяти одного года от роду, для Няньки он оставался бы прежним тугощёким несмышлёнышем. – Ну, всё, что ли?
– Ещё носовой платок, – прошептала Джен.
– Платок нам и здесь пригодится, – кивнула Нянька, искоса взглянув в угол на короля. – Уфф, беги теперь, да не задерживайся по дороге.
Джен стремглав бросилась вон, а Нянька выудила из шкафа чистейший, пахнущий лавандой носовой платок и уже не сердито сказала Нолличеку:
– Иди сюда, горе моё.
Нолличек, пристыженно опустив голову, приблизился к лестнице. Был он юноша тощий и длинноногий – он стоял на полу, а Нянюшка на верхней ступеньке, но они были почти одного роста, его подбородок приходился вровень с её плечом.
– Ну, давай вытрем глазки, – сказала Нянька и сама промокнула королю глаза. – А теперь высморкаемся.
Нолличек изо всех сил высморкался в подставленный платок.
– Будешь теперь паинькой? – спросила Нянька.
– Да, Нянюшка, – ответил Нолличек, шмыгнув носом.
– Вот и умница. – Нянька уселась на ступеньку и погрозила воспитаннику пальцем: – Неужели тебе приятно быть плохим?
– А что я могу поделать? Не с той ноги встал. – Нолличек вздохнул. – День на день не приходится. У меня же натура, сама знаешь, переменчивая.
– Не у тебя одного.
– Но такой, как у меня, ни у кого нет, – живо отозвался Нолличек. – Ведь когда я хороший, я очень-очень-очень хороший!
– Зато когда плохой… – начала Нянька.
– Тогда я ужасный. Конечно, так и есть. Но, право же, Нянюшка, у меня из-за каждой мелочи портится настроение.
– Это ещё не причина портить вещи и еду, – возразила Нянька.
– Причина!
– Ну а сегодня ты из-за чего развоевался? Опять не с той ноги встал?
– Я уже не знаю, какая та, какая не та! Даже кровать перед сном и так и эдак верчу, чтоб встать с утра весёлым и добрым, но никакого толку, – пожаловался Нолличек. – Может, у меня кровать не та? И простыни на ней все в дырках, как решето. Вот полюбуйся! – Король вытащил из кармана ветхую-преветхую простыню, и она прямо на глазах рассыпалась в прах.
– Теперь ты полюбуйся! – Нянька запустила руку в бельевой шкаф и вытащила оттуда ещё одну дырчатую простыню – родную сестру первой. – И на это полюбуйся! – Нянька извлекла рваную наволочку. – И на это! И на это! И на это! – Она швыряла сверху полотенца, скатерти, салфетки, и дырок в них было больше, чем звёзд на небе. – Так-то, дорогуша! Меня дырками не удивишь.