Несмотря на строгий выговор, Рейнхольду Форстеру все же позволили снова обедать за капитанским столом. До этого он весь вечер не проронил ни слова, и, учитывая его обычную страсть к ссорам, присутствующие восприняли это позитивно. Разговор за столом шел непринужденно и легко, еда была превосходной, ведь они пополнили запасы на Кабо-Верде.
Этот вопрос темной тучей повис над столом, и Барнетт, который до сих пор всячески избегал ввязываться в беседу, внезапно оказался в центре внимания.
— Да, так и есть, — твердо ответил Барнетт.
Его голос казался еще более молодым, чем позволяли предположить юные черты лица. Несмотря на тон и грубость Форстера, ответ прозвучал смело. Молодой человек был явно уверен в себе. Выговор указывал на его принадлежность к низшим слоям знати.
— У вас есть какая-нибудь профессиональная квалификация? Может быть, опубликованные труды? Или сэр Джозеф нанял вас только потому, что вы охотились с одной сворой собак? — наседал Форстер на молодого человека. Потом он обернулся к сыну и толкнул его в бок локтем: — Джордж вот сопровождает меня во всех моих экспедициях с десятилетнего возраста. Могу поспорить, что он уже открывал новые виды растений, когда вы еще сосали материнское молоко. Давай, Джордж, расскажи о своем докладе на тему России, который ты опубликовал в тринадцать лет.
Форстер-младший, сидевший рядом с отцом, вздрогнул и сжался от неловкости:
— Отец, прошу тебя, это был всего лишь перевод.
— Это верно, — ответил Барнетт и спас тем самым Форстера-младшего, который старался избегать сочувствующих взглядов со всех сторон. — Мы с сэром Джозефом часто охотились вместе. Собственно, все знания о садах я получил на небольшом участке, где работали родители, и, конечно, под дружеским руководством и при поддержке сэра Джозефа. Удивительно, но можно выучить все, если тебе повезет и ты будешь окружен людьми, которые рассматривают науку как нечто, чем стоит поделиться, а не использовать ее как дубину, чтобы третировать и портить жизнь окружающим.
Форстер лукаво взглянул на Мэссона, который сидел рядом с Барнеттом и которому до сих пор удавалось не ввязываться в разговор.
— Возможно, мистер Мэссон, как присутствующий здесь садовод, сможет принять вас под свое крыло, пока оставшаяся часть команды займется настоящей научной работой.
— Уверяю вас, мне не нужны уроки, мистер Форстер, — резко ответил Барнетт. — У меня есть гербарий, там более тысячи экземпляров, и, наверное, около сотни растений еще не классифицировано. Из них многие из коллекции сэра Джозефа с «Индевора». Но, возможно, вы придерживаетесь мнения, что преклонный возраст и удобное кресло в библиотеке Королевского общества — самая достойная квалификация?
Присутствующие за обеденным столом стали свидетелями этого поединка и ждали, как новичок будет противостоять старому лису. Теперь же они хихикали, прикладываясь к бокалам вина, а Форстер вздрогнул, услышав такое наглое оскорбление. Его кустистые брови нервно задергались.
— Господа, прошу вас, — вмешался капитан Кук, завершив эту словесную дуэль, прежде чем она перешла в более острую фазу. — Сегодня на борт взошел хороший человек, и я не могу допустить, чтобы дуэль уменьшила количество пассажиров.
Хотя мысль, что кто-то выступит против Форстера с саблей или пистолетом, казалась некоторым из присутствующих весьма привлекательной, хихиканье быстро стихло: все вспомнили о судьбе корабельного плотника, который во второй половине дня свалился за борт. Прежде чем корабль успел лечь в дрейф, чтобы вытащить беднягу из воды, его растерзала стая акул. Отходы и остатки еды выбрасывали в море, и эти животные стали постоянными спутниками корабля.
Когда на десерт подали блины, Барнетт попросил у капитана разрешения удалиться, извинившись и заявив, что пока еще не очень привык к качке.
Форстер даже не притронулся к посыпанному сахаром деликатесу, который стоял перед ним. Вместо этого он с ненавистью наблюдал, как молодой ботаник вышел из комнаты. Мэссон же теперь сидел один в конце стола. Пока что он ел, пил вино, надеялся, что обед скоро подойдет к концу, и думал, хватит ли ему сил просто встать и уйти.
Рейнхольд Форстер огляделся вокруг, явно желая с кем-нибудь повздорить, пока его взгляд не остановился на Мэссоне. Молодой человек почувствовал взгляд старика и мысленно уже вооружился против слов, которые, как он предполагал, сейчас последуют. Он быстро расправился с блинчиками и долго потягивал из бокала французское вино. При этом Фрэнсис думал, что вино на вкус необычно сладкое.
Форстер хотел было уже открыть рот, как вдруг раздался глухой стон одного из молодых офицеров, которого охватил приступ сильной тошноты. И прежде чем Форстер успел среагировать, у него самого начались мучительные схватки в животе. В создавшемся хаосе он с ужасом наблюдал, как почти все гости за столом капитана корчились от боли, их рвало.
Все, кто был на это способен, выскочили на палубу, чтобы свеситься через борт, а остальные, включая и Мэссона, обессилев, упали на пол, некоторые даже потеряли сознание.
Глава 11
— Господа, вашему вниманию представляется наш следующий лот — прекрасный набор стамесок, острых, как язык моей жены, но, к счастью, ими пользовались не так часто!
Когда Мэссон лежал в гамаке, дрожа от лихорадки, то слышал громкие крики, проклятия, ставки, возгласы ликования и разочарования. После смерти корабельного плотника капитан Кук приказал все имущество, которое не находилось в личной собственности плотника, продать на аукционе. Выручку вместе с заработанным жалованьем намеревались передать родственникам.
Большинство почти сразу отошло от странного приступа. Только Мэссон все еще страдал от последствий загадочной болезни, которая настигла его за столом капитана. Тошнота сменялась судорожными коликами, опух и воспалился язык, сильно болели суставы. Несмотря на все старания корабельного врача (а у того в распоряжении были пластыри от нарывов, клизмы с табаком, инструменты для кровопускания и достаточные запасы успокаивающих опиумных средств), состояние Мэссона не улучшилось.
Шум аукциона вплетался в горячечные сны, и Мэссону привиделся кошмар, в котором ему чудились жалобные крики о помощи какого-то человека. Казалось, корабль покинула команда, все было совершенно спокойно, словно стоял абсолютный штиль. Мэссон боролся с нарастающей паникой, когда поднимался по лестнице на верхнюю палубу, которая тоже оказалась пустой.
Кроме ужасных криков на борту, которые теперь стали громче и истеричнее, слышалось лишь трепыхание флага, хотя паруса безвольно болтались на мачтах. Не было ни малейшего намека на ветер. Мэссон, качаясь, прошел по палубе и взглянул за фальшборт как раз в тот момент, когда корабельный плотник тонул во вспененной, розоватой от крови воде. Пока голова еще оставалась на поверхности, среди волн, Фрэнсис услышал его последние слова, заглушаемые всплесками бьющихся акул:
— Цветок! Цветок!
Во сне Мэссона охватил ужас: он вспомнил, что спрятал набросок с изображением цветка для королевы в своей бывшей каюте, и не знал, забрал ли его перед заселением Барнетта.