Элизабет долго сидела перед домом на траве, прислушиваясь к приглушенным звукам из дома. Ночной ветер с каждым часом становился все холоднее. Она сняла с веревки одно высохшее одеяло и набросила его на плечи. В голове было пусто, ей не хотелось думать о том, что она увидела и услышала этим вечером. Время от времени распахивалась дверь: гости уходили и приходили новые, которых радостно приветствовали. Когда почти все гости разошлись, в доме стало спокойнее. Колокол церкви Святой Гертруды давно пробил полночь, когда мамочка наконец нашла время посмотреть, где ее сбежавшая протеже.

— Ах вот ты где! Пойдем в дом или ты хочешь здесь до смерти замерзнуть?

Элизабет, уклонившись, скрестила руки на груди.

— Благодарю, у меня есть одеяло и мне не холодно. Все ли мужчины ушли?

— Там еще двое, но они тебя не съедят, — интонация мадам выдавала раздражение, — поэтому вставай и не порти мне платье, валяясь на траве!

Девушка неохотно встала.

— Пойдем, уже поздно. Мне нужно выпроводить еще двоих, пока не пришел палач.

Элизабет последовала за ней, но остановилась у двери. Мадам напомнила последним клиентам, что пора собираться домой, однако прошло немало времени, прежде чем мужчины привели свою одежду в порядок и опустошили кубки с вином. Эльза собрала последние монеты в кошель и отправила девушек спать. Эстер вышла за одеялами, остальные прямо там, где сидели или стояли, начали развязывать тесемки и снимать одежду, бросая на пол. Зевая, они ложились на матрацы и укрывались одеялами с головой.

Элизабет остановилась перед растерзанной постелью, еще теплой от чужих тел и неприятно пахнущей. На простыне виднелось два влажных пятна. Ей было страшно ложиться туда.

— Я сказала, быстро спать! Это касается и тебя, Элизабет! Или ты хочешь узнать, насколько твердой может быть моя рука?

Мадам, не церемонясь, развязала ей шнуровку и сдернула платье. Она толкнула девушку в спину так, что та потеряла равновесие. Элизабет пристроилась на краю постели, натянув одеяло до груди. Мадам еще раз прошлась по кругу и посмотрела на всех своих девочек. Она поставила возле двери ведро на случай, если кому-то из них ночью нужно будет справить нужду, и вышла, закрыв за собой дверь.

В то время как девушки одна за другой засыпали и звуки ночи сменялись храпом, шорохом и бормотанием, Элизабет не могла успокоиться. Солома колола, суставы ныли, но ей было противно перевернуться на другой бок. Перед глазами у нее стояли картинки этого вечера, в ушах звучали голоса. Нет, это ужасно! На рассвете Бог, должно быть, отвернется от этого греховного места. И Пресвятая Дева тоже! При одной только мысли, что Богородица видела происходящее здесь сегодня вечером, ее щеки горели от стыда! Она не могла и не хотела больше это терпеть. Элизабет решила еще до наступления следующего вечера покинуть дом. Хотя она не знала, куда ей пойти и к кому обратиться, здесь девушка оставаться больше не могла!

Ночью ей приснился сон. Она стояла возле винтовой лестницы. Вокруг было темно, но все же ей удалось разглядеть впереди в коридоре узкую полоску света из-под двери. Элизабет разулась и медленно пошла босиком. Пол коридора, выложенный камнем, холодил ее стопы. Факелы в железных держателях на стенах потухли. Ей хотелось быстрее дойти до конца коридора, где на полу блестела золотая полоска света, но чем больше она старалась, тем дальше казалась дверь. Ее ноги наливались свинцом. Она протянула руки вперед. Элизабет понимала, что все зависит от того, дойдет ли она до двери. С нее градом катился пот, дыхание становилось все громче. Нет! Она должна идти тихо. Сердце выбивало барабанную дробь.

Глава 4

— Мамочка, я хотела бы с тобой попрощаться, — обратилась Элизабет к мадам после завтрака.

— Попрощаться? — Эльза подняла брови. — Что за бред? Куда ты собралась?

Элизабет пожала плечами.

— Еще не знаю, но здесь я оставаться не могу. — Она заметила, как другие девушки прекратили работать и уставились на нее.

— Ты не можешь остаться? — переспросила Эльза. — Я считаю, ты не можешь уйти!

— Почему?

— Я тебе покажу. Сиди здесь и не двигайся!

Мадам пошла по тропинке в свой домик. Элизабет удивленно посмотрела ей вслед, но ослушаться не посмела. Ей не пришлось долго ждать возвращения мадам. Эльза швырнула стопку пергамента на стол. Вверху на каждой странице было написано имя, ниже — столбцы с цифрами, некоторые листы были надорваны по краям, другие в пятнах.

— Знаешь, что это?

Элизабет покачала головой и наклонилась вперед, чтобы разглядеть в темноте. Эльза прижала верхний лист, подписанный «Грет», указательным пальцем с грязным ногтем.

— Это долговые листы, в которые я вношу все, что каждая из вас получает от меня и сколько должна вернуть, прежде чем уйти без моего согласия.

Элизабет начала читать: одна пара обуви — сорок пфеннигов, новая рубашка из желтой ткани — двадцать два пфеннига, теплые зимние чулки — двенадцать пфеннигов. Список, очевидно, был бесконечным. Были посчитаны также еда за каждую неделю, постель, иногда кусок мяса или мед и один раз посещение банщика. Рядом было написано количество пфеннигов, которые Грет, по всей видимости, заработала и которые были вычтены из ее долга. Пальцы Элизабет скользили по столбцу. Другие девушки подошли и с любопытством выстроились вокруг стола.

— Рубашка двадцать два пфеннига? А одна пара обуви сорок пфеннигов? — Элизабет удивленно подняла брови. — Эта обувь? — спросила она и указала на простые башмаки Грет.

Мадам кивнула и попыталась вырвать лист из рук девушки, но Элизабет отодвинулась, оказавшись вне пределов ее досягаемости.

— Это очень дорого. Такая обувь стоит не больше двадцати, максимум двадцати пяти пфеннигов, а рубашка, если она не шелковая, не больше пятнадцати пфеннигов!

— Ах, кажется, тебе все хорошо известно, только ты ничего не помнишь! — фыркнула мадам.

Странно, но Элизабет была уверена, что ее подсчеты верны, даже если она не могла сказать, откуда ей это известно.

Сидевшая рядом с ней Мара кивнула, а Жанель тихо сказала:

— Я всегда это говорила, но толку?

— А здесь вы просчитались: двадцать шесть минус двенадцать будет четырнадцать пфеннигов долга, а не восемнадцать! — Элизабет коснулась пальцами листка. — Если вы переведете три шиллинга в пфенниги, то получится восемнадцать пфеннигов долга, а не двадцать два!

— Она умеет читать, — заметила Анна.

— И даже считать! — удивленно воскликнула Жанель.

— Я всегда знала, что с ней что-то не так, — недовольно сказала Марта.

Эльза выхватила листок из рук Элизабет.

— Не рассуждай о делах, в которых ничего не смыслишь! — крикнула она. — И не смей подстрекать моих девочек. Долговые листки веду я, и все, что там записано, правильно!