— Справились, — сказала Элизабет и улыбнулась. — Здесь он проспится.
— Да, надеюсь, он протрезвеет завтра утром и будет в состоянии выступить на заседании совета, чтобы не опозорить семью. — Она ударила себя по губам. — О нет, мне, конечно же, не следовало этого говорить! Иной раз я не могу совладать со своим языком.
— Я ничего не слышала!
— Спасибо! — искренне поблагодарила Оттилия, видя перед собой обычную девушку, а не шлюху, присутствие которой в этом доме было совершенно неуместно.
Элизабет с любопытством огляделась. Все было чужим и в то же время знакомым. В комнате было не очень много мебели, только самое необходимое. Судя по качеству и отделке мебели, семья советника занимала почетное место в обществе. На полке выстроилась оловянная посуда — ценный подарок на крестины и другие важные праздники в жизни бюргера. Ковер на стене придавал помещению с темным дощатым полом и покатым потолком красок.
— Какая красивая работа, — сказала Элизабет, подходя ближе, чтобы посмотреть на рисунок. — Я видела подобный, но с другим изображением.
— Да? Их немного. Отец говорит, что это редкая вещь.
Элизабет ничего не ответила. Она действительно видела похожий ковер? У нее перед глазами промелькнули неясные силуэты. Где это было? Может, в таком же богатом доме, как этот? Раздался громкий храп. Девушки молча стояли друг против друга. Смущение вернулось: они были уже не на равных, и Элизабет нечего было делать в этом доме! Но она не решалась попрощаться и покинуть его.
— Может, ты хочешь что-нибудь съесть? — спросила Оттилия.
Элизабет пристально посмотрела на нее.
— Ну, я имею в виду, если ты голодна, я могла бы принести тебе что-нибудь из кухни.
Элизабет хотела отказаться, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и обе девушки рассмеялись.
— Пойдем, — сказала Оттилия и зажгла лампу. Она заговорщицки кивнула Элизабет, чтобы та спускалась вслед за ней на кухню, расположенную в задней части дома. Там был большой очаг, на котором можно было сразу разогревать несколько котелков или зажарить целого кабана.
— Тише, — предупредила хозяйка. Она открыла дверь и указала на кладовую с толстыми стенами для поддержания низкой температуры, располагавшуюся за кухней.
— Ну, что ты хочешь? Сало? Сыр? Или колбасу? — Она тихонько засмеялась и выглядела в этот момент просто девочкой, собравшейся что-то стащить из кладовой. Оттилия позабыла и о покойной матери, и о пьяном отце. — Ну же, говори!
— Немного вон той колбасы и кусочек сыра, — попросила Элизабет.
Оттилия кивнула и отрезала большой кусок сыра. Снаружи хлопнула дверь. Слышно было, как через зал приближаются шаги. Оттилия задула лампу и, схватив Элизабет под руку, прошептала на ухо:
— Тихо!
Через кухню к ним приближался свет, сначала он выхватил из мрака их обувь и платья и поднялся к лицам.
— Что это значит? — раздался резкий голос из темноты.
Элизабет зажмурилась, успев, однако, рассмотреть длинную белую рубашку и босые ступни под ней.
Оттилия драматично вздохнула.
— Ничего, я не хотела тебя будить. Отец вернулся и спит в большой комнате.
— Да, я видела.
Кухня наполнилась теплым светом, когда со всех сторон лампы были сняты затворки. Элизабет увидела худощавую женщину с унылым лицом. Из-под изношенного чепчика виднелось несколько седых прядей. На Элизабет смотрели строгие глаза, губы сжались в тонкую полоску.
— Что это значит? — переспросила женщина. — Я подумала, что в дом проник какой-то сброд. И вероятно, я не так уж и заблуждалась!
Она была служанкой или бедной родственницей? В любом случае она долгое время находилась в этом доме и имела определенное влияние на детей.
Оттилия обиженно надула губы.
— Маргрет, это тебя не касается. Я только взяла из кладовки немного колбасы и сыра, и я как старшая дочь в доме, разумеется, имею на это право. — Она немного вытянулась, но рядом с худощавой женщиной все равно выглядела ребенком.
— Да, с этим не поспоришь, но мне бы хотелось знать, кто с тобой. Потому что вижу, что этому кому-то совершенно нечего делать в нашем доме!
От полного презрения взгляда у Элизабет запылали щеки. Больше всего ей хотелось убежать отсюда, но Оттилия схватила ее за рукав.
— Это я ее с собой привела!
Худощавая женщина, тяжело дыша, вздохнула:
— Не ври мне. Я не знаю, что у тебя общего с ней, но ты поступаешь неправильно, защищая ее. Что она тебе наврала, что ты так говоришь? Она проникла сюда, чтобы обокрасть твоего отца, а ты ее застала. Каким обманом она добилась твоего сочувствия?
Девушка дерзко улыбнулась. Очевидно, спор начал приносить ей удовольствие.
— Нет, Лиза сюда не вторгалась. Она оказала мне услугу, и я хотела дать ей с собой продукты, прежде чем она уйдет.
Маргрет развернулась, очевидно, обдумывая последние слова.
— Ты в своем неведении даже не понимаешь, кого приводишь в дом, — начала она, но Оттилия оборвала ее на полуслове:
— Тебе не нужно здесь разводить болтовню. Лиза — шлюха из борделя у еврейского кладбища. — У Маргрет перехватило дыхание, но Оттилия продолжала. От смущения, которое она излучала в первую их встречу, не осталось и следа. — Отец напился у нее так, что не смог без нашей помощи вернуться домой.
— Оттилия!
— Это горькая правда, — тихо сказала девушка.
Но Маргрет была скорее грустной, чем возмущенной.
— Все очень изменилось с тех пор, как милостивая госпожа так внезапно ушла от нас.
— Да, раньше он себя так не вел, или я этого не замечала, — кивнула Оттилия.
— Но все равно тебе не следовало приводить ее сюда. Должен был быть другой выход!
— Какой? Попросить помощи у стражников?
— Да! Нет, наверное, лучше нет. Они бы еще, чего доброго, сообщили старосте, и это не лучшим образом отразилось бы на семье.
— Вот видишь! Я сделала то, что было необходимо.
— Спасибо за все. Я лучше пойду, — вмешалась в разговор Элизабет.
Несмотря на возражения Маргрет, Оттилия провела Элизабет до двери и дала ей монету, чтобы заплатить за открытие ворот. Затем закрыла тяжелую дверь, оставив Элизабет одну в ночном переулке.
Шлюха медленно побрела домой. Вокруг было тихо и спокойно, только несколько кошек пробежали мимо нее. Когда она подошла к борделю, у нее было такое чувство, будто она на несколько часов сбежала в другую жизнь.
Не прошло и недели, как Элизабет снова встретила советника и его дочь. Мадам отправила ее вместе с Жанель за покупками на Домштрассе. Как обычно, когда они днем выбирались в город, на них была более неприметная одежда в отличие от той, которую они носили по вечерам в борделе. Однако их, несомненно, можно было узнать по желтым ленточкам. Жанель болтала о клиентах и смеялась над приезжим торговцем: он дважды споткнулся о собственные штаны и, упав, разбил нос.