Притворившись рассерженным, он угрожающе хлопнул ее ниже спины.
— Бесстыдница! Дома я высек бы за такую дерзость!
Мысль о доме и о его наполовину осиротевших детях прогнала с его лица улыбку, но Элизабет сумела его отвлечь. Она повела его за стол, налила дорогого вина и заставила смеяться.
Эльза, от внимания которой не ускользнул этот эпизод, сделала Элизабет комплимент.
— А ты изменилась в лучшую сторону, моя дорогая. Я приняла правильное решение, оставив тебя, хотя поначалу меня терзали сомнения!
Элизабет задумалась над словами мадам. Что она имела в виду? Почему Элизабет ее никогда об этом не спрашивала? Конечно, Эльза начала бы уклоняться от ответа и искать отговорки, но возможно, если бы она была более настойчивой, ей удалось бы что-то узнать и добавить очередной пазл в полупустую мозаику.
— Ты меня вообще слушаешь? Лиза! Где ты витаешь? — голос советника прозвучал обиженно. Он не привык к тому, что его игнорируют.
— О, извините, я, наверное, сегодня немного устала. Это не из-за вас. Не могли бы вы повторить!
— Я рассказывал тебе о наших тщетных попытках в начале весны прийти к соглашению с епископом при содействии папского легата.
— Ах да, Генрих из Англии. Собрание происходило во Франкфурте, не так ли?
— Да, но разве я об этом упоминал?
— Конечно, — пробормотала Элизабет. И почему она помнит политические события, но ничего из собственной жизни? Почему не может вспомнить имена своих родителей, название местности, где она жила, и имя прекрасного рыцаря?
— Ничего не добившись, мы с капитулом, с монастырями Хауг и Ноймюнстер, а также несколькими городами заключили союз о взаимной защите, поскольку епископ не выполнил свои обязательства по отношению ко всем нам. Епископ фон Брунн в ответ на это подал жалобу папскому легату и направил в капитул несколько напоминаний о выполнении обязательств. После возвращения епископа из Богемии ничего не поменялось. В честь своего возвращения он велел устроить большой праздник с турниром и банкетом!
— Разве это не обычное дело? — решилась возразить Элизабет. — Вернувшиеся из Богемии радуются, что остались в живых.
— Да, конечно, но, во-первых, войска императора понесли позорное поражение от гуситов и сбежали как разбойники, что вряд ли является поводом для празднования! А во-вторых, его масштабы! Ты даже представить себе не можешь, сколько гульденов епископ разбазарил, чтобы вести себя как император! Ничего не меняется, абсолютно ничего. И теперь совет вынужден принять очень непростое решение.
Он выглядел таким мрачным, что Элизабет с интересом взглянула на него.
— Какое решение?
— Капитул приказал совету города передать ему ключи от ворот и башен.
Элизабет хотела сказать: «Передать пару ключей каноникам? Ну и что? Это ничего не значит». Однако по его лицу она поняла, насколько важно, чтобы стены и башни оставались в ведении города.
— Да, мы должны передать ключи и подчиняться только ему.
— Город должен присягнуть на верность соборному капитулу? — Элизабет с трудом перевела дыхание, поняв, что это значит. Это был не просто оборонительный союз против внешних врагов. Это был союз против собственного правителя, епископа фон Брунна, который из крепости Мариенберг правил городом!
Элизабет сглотнула:
— А как отреагирует епископ, узнав об этом?
— Ну, несколько человек в капитуле надеются на то, что епископ образумится, на него снизойдет просветление и он начнет вести приличествующую епископу священной церкви жизнь. А мы снова присягнем ему на верность и будем исправно платить десятину, сборы и налоги, чтобы вывести епископство из долгов.
— Но вы в это не верите, — констатировала Элизабет.
— Нет! А что думаешь ты? Ты тоже проживаешь в этом городе и не глупа.
— Я ничего не понимаю в этих вещах, — возразила Элизабет, но советник Майнталер настоял на ответе. Девушка задумалась, в ее голове поднялся гул голосов. Казалось, весь совет заседает у нее в голове.
— Если бы я была епископом, то восприняла бы это как предательство и ни в коем случае не стала терпеть, — проговорила она медленно. — Есть много писем и жалоб. — Она посмотрела в глаза советнику. — Если бы я была епископом, то я бы показала свою власть мятежному городу и капитулу — так, чтобы они не скоро смогли это забыть!
Ганс Майнталер кивнул. В его взгляде явственно читалась глубокая тревога.
— Да, это как раз то, чего я опасаюсь.
— Мамочка, я сегодня не смогу работать, — сокрушалась Жанель, выйдя из уборной. Тяжелыми неуверенными шагами она дошла до стола и буквально упала на лавку рядом с Элизабет.
Она действительно выглядела плохо. Волосы слипшимися прядями спадали на покрытое пятнами лицо. Под глазами отчетливо были видны темные круги.
— Боль в животе и жжение при мочеиспускании? — спросила Эльза Эберлин, подняв глаза и внимательно изучая Жанель.
— Уже несколько недель, — ответила француженка. — Мне то лучше, то хуже. От мази банщика уходит сыпь.
— Ну, тогда ты можешь работать. Это бывает у всех, а некоторые всю жизнь не могут избавиться.
Жанель издала жалобный стон.
— У меня раскалывается голова и все болит. Мне так холодно, не держат ноги. Я не могу!
Эльза медленно поднялась со своего места и угрожающе подошла к Жанель. В воздухе повисли грозовые тучи. Девушки непроизвольно втянули голову в плечи, когда Эльза проходила мимо них, хотя она не отрывала глаз от Жанель.
— Что ты себе возомнила? Ты считаешь, что можешь так со мной обращаться? Отлынивать от работы? — Она подняла руку и сильно ударила Жанель по лицу, так что та упала на Элизабет.
— Напомнить тебе, сколько денег ты мне должна? Если ты все оплатишь, то я не возражаю: можешь причитать и бездельничать. Но пока ты принадлежишь мне и будешь слушаться меня!
Жанель с трудом поднялась и молча кивнула. Теперь ее левая щека была краснее, чем правая. По ее телу пробежала дрожь, и ее начало трясти. Элизабет слышала, как стучат ее зубы. Прищурившись, мадам снова занесла руку. Жанель вздрогнула, но в этот раз удара не последовало. Эльза положила ей руку на другую щеку, а затем на лоб. На переносице у нее собрались две морщинки, когда она обхватила руку Жанель.
— Пойдем со мной. Я должна посмотреть на тебя при свете.
Другие девушки с любопытством следили за происходящим.
— Снимай рубашку!
Жанель обхватила тело руками.
— Нет, мне холодно.
— Раздевайся! — Мадам грубо стянула с нее через голову рубашку.
Дрожа от холода, хотя утро было по-летнему теплым, Жанель стояла на улице. Ее тело было покрыто красными выпуклыми пятнами, некоторые отливали синевой. Мадам недовольно вздохнула и отдала Жанель рубашку. Несколько минут она молчала, размышляя, а затем посмотрела на девушек.