— Нет! Тебе не следует туда идти.
Элизабет обернулась.
— Почему? Речь идет о судьбе отца и о моей судьбе!
— Речь идет о судьбе епископа, который два десятилетия злоупотреблял властью государя этого епископства ради собственного удовольствия и развлечения, — вздохнул Альбрехт.
Элизабет не знала, откуда в ней взялся гнев.
— Я с этим не спорю. Но он мой отец и мое место рядом с ним.
Альбрехт грустно покачал головой.
— Это не очень разумно. В этот раз ему не отделаться легко. Наш союз против него достаточно силен. Ты не сможешь ему помочь. Если ты сейчас войдешь туда и поддержишь его, то судьба и тебя унесет вместе с ним.
— Судьба? Нет! Вы, его подданные, выступившие против него! — выкрикнула Элизабет, но Альбрехт, проигнорировав ее слова, продолжил:
— Никто не требует от тебя выступить против него. Поверь мне, будет лучше, если ты останешься здесь и подождешь с нами решения.
Элизабет стояла на лестнице со сверкающими от ярости глазами. Альбрехт нежно взял ее за руку.
— Я могу понять твой гнев. Мы любим наших родителей независимо от того, кем они являются, потому что так распорядился Господь. Но сейчас пришло время расстаться с отцом и попрощаться с ним.
У нее на глазах появились слезы.
— Что вы с ним сделаете? Отсечете ему голову? Или оставите умирать в его же темнице?
Альбрехт улыбнулся.
— Ты считаешь нас варварами! Нет, он должен будет сдать свои полномочия и передать их новому попечителю — Иоганну, моему брату. Затем он сможет забрать личные вещи и отправится обратно в крепость Цабельштайн. Он даже будет получать пожизненную пенсию, ежегодно три тысячи гульденов.
— Это великодушно, — неохотно произнесла Элизабет.
— Мы хотим спасти епархию, а не наказать твоего отца подобно тому, как он поступал со своими врагами.
Элизабет пристыженно повесила голову.
— Мой ум говорит мне, что вы правы, но мое сердце плачет, хотя ему известны все промахи отца.
Альбрехт обнял ее.
— Пойдем. Давай немного прогуляемся, пока идут переговоры. Это может надолго затянуться.
Элизабет неохотно пошла за ним через двор в передний двор, а затем к воротам. Только выйдя за последние ворота, Альбрехт остановился и серьезно посмотрел на Элизабет.
— Ты, наверное, заметила, что я сегодня не в одежде каноника.
Она кивнула.
— Ты прежде сказала, что судьба твоего отца это и твоя судьба, но так не должно быть. Смотри, я однажды пообещал отдать за тебя свою жизнь, если понадобится, и разделить ее с твоей. И сегодня я не хочу ничего другого, поэтому написал просьбу о том, чтобы капитул освободил меня от моих обязанностей перед святой матушкой-церковью. Это, разумеется, непросто, и решение должно быть еще одобрено высшим чином, но через несколько недель я снова стану рыцарем, который любит тебя и хочет сдержать данное тебе обещание.
Элизабет молча обняла его. Ей в голову не приходили нужные слова.
— Позже, — поклялась она себе, — при первой же возможности я все расскажу тебе, независимо от того, захочешь ты меня слушать или нет, потому что между нами не должно быть никаких тайн и никаких темных пятен прошлого, которые бы могли затмить свет любви. Потом, и только потом, если у тебя останется желание выполнить свое обещание, я с удовольствием скажу тебе да!
Переговоры затянулись до вечера. Духовные и мирские делегаты убеждали епископа, но он оставался упрямым и глухим к доводам разума. Все больше рыцарей и даже викарии и капелланы отворачивались от него и советовали подписать отречение. Конрад фон Вайнсберг, стоя возле нового настоятеля, взывал к его благоразумию. Когда даже рыцари Ганс фон Генеберг и Георг фон Кастель попросили освободить их от клятвы верности, он сдался. Епископ Иоганн II фон Брунн велел дать ему перо и чернила и подписал отречение, подготовленное папским легатом. Когда он прижимал свою печать к воску, у него на глазах появились слезы, но голос его не дрогнул.
— Вы и ее хотите у меня отнять, — сказал он и, с усилием стянув со своего толстого пальца кольцо с печатью, бросил его на подписанный пергамент. — Мат, не правда ли? По крайней мере, в этой партии.
— Следующей не будет, Иоганн, — сказал глава капитула фон Грумбах, взяв кольцо и договор.
— Мы еще посмотрим, — возразил Иоганн фон Брунн. Слезы на его глазах сменились воинственной решимостью.
Вечером делегация с облегчением покинула крепость. Остались только несколько рыцарей и два писаря, чтобы контролировать ситуацию. Они дали епископу время собрать вещи и попрощаться. Он имел право нагрузить три кареты и выбрать из конюшни трех лошадей, чтобы взять их с собой в Цабельштайн. Его должны были сопровождать два камердинера. Поддержат ли его рыцари, было еще не понятно. Каждый думал, как в этой ситуации будет лучше для него, поэтому вечером в зале было тише, чем обычно. Каждый был занят своими мыслями, и настроение было подавленным.
— Они дали мне в распоряжение только три кареты! — жаловался Иоганн фон Брунн своей дочери. — Как я должен разместить свои вещи только в три кареты?
Герадина начала рыдать, но Иоганн лишь недовольно посмотрел на нее и грубо сказал:
— Успокойся. Рев бабы — это последнее, что я сегодня смогу вынести.
Герадина обиженно закрыла рот и поднялась.
— Тогда я пойду собираться.
— Зачем? — удивленно спросил бывший епископ. — Ты так быстро покидаешь крепость? Куда ты пойдешь?
Герадина в замешательстве остановилась.
— С вами в Цабельштайн, куда же еще? Мое место рядом с вами!
Иоганн фон Брунн покачал головой.
— Меня ты сопровождать не можешь. Неужели ты думаешь, что в моих трех каретах найдется еще место для тебя и твоего бесполезного бабского хлама?
Герадина вздрогнула, на ее лице проступил ужас. Впервые Элизабет почувствовала что-то вроде сочувствия к содержанке своего отца.
— Значит, это конец? — выдавила Герадина.
— Если ты найдешь другой способ, тогда можешь приехать ко мне в Цабельштайн, — сказал Иоганн фон Брунн и движением руки велел ей идти, а сам принялся за паштет.
Постепенно рыцари и духовенство покидали зал, хотя фон Брунн все еще сидел за столом. Только сейчас он четко осознал, что уже не является епископом. Элизабет заметила глубокие складки у него на лбу, когда он подчеркнуто радостным голосом просил еще вина. Прежде чем он напился, девушка пожелала ему спокойной ночи и направилась в свои покои, но отец взял ее за руку, останавливая.
— Ты поедешь со мной в Цабельштайн?
Элизабет немного замешкалась, но затем прислушалась к своему сердцу.
— Нет, отец, я не поеду туда жить с тобой. Я выхожу замуж.