Все полагали, что Бета первой начнет испытывать свою модель, но с колесами вышел затык. Добиться хорошего сцепления на неровной поверхности не удалось, не помогли даже вращающиеся комплексы на независимой подвеске с клейкими сенсорными тормозами. Пришлось побиться на лестнице, пока до нас не дошло. Мы наделали в стенах выбоин, сокрушили ступеньки и выгнули участок перил. Но поражение было лишь способом выяснить, что работало, а что — нет.
Затем Альфа объявила: им есть что показать. Они базировались во второй лаборатории, где жили крысы Кэтрин, пока их не отправили куда-то еще. Кэтрин последовала за ними. Я представлял, как ей предложили выбрать — либо крысы, либо я. Мне все еще мерещился их запах, хотя его не могло быть: в ходе уборки мы выкачивали весь воздух.
Ноги от Альфы напоминали мою предыдущую модель, но были длиннее, изящнее и сделаны из титана. Изоляции стало меньше, возросло число заказных блоков из углеродного полимера. Я проехался вокруг и оценил. Ничем особенным сегодня я заниматься не собирался — только подгонкой и балансировкой. Для ходьбы слишком много проводных соединений. Нет пока и нервного интерфейса. И все же, когда лаборанты вытащили меня из кресла и опустили в гнезда, мое сердце екнуло.
— Порядок. — Я пристегнулся.
Джейсон держал пульт управления. Он включил питание. Ничего не произошло. Из ног повалил дым. Вокруг закричали. Чьи-то руки схватили меня и выволокли прочь. Кто-то сорвал огнетушитель и залил ноги пеной. Покончив с неразберихой, мы начали заново.
Я позвонил оператору и попросил соединить меня с городской справочной службой.
— Если вы ищете номер, я могу сделать это сама, — предложила девушка.
Я отказался. Дозвонившись, я спросил у робота-консультанта номер больницы. Тот предложил соединить меня напрямую, и я согласился. Раздались гудки. В больнице сняли трубку. Едва я открыл рот, чтобы попросить к телефону Лолу Шенкс из протезирования, как связь прервалась.
Я отнял трубку от уха и посмотрел на нее. Затем положил на рычаг. Перезванивать оператору не имело смысла. Но я хотя бы понял, в чем проблема. Теперь следовало заняться ее решением.
В меня довольно долго втыкали иголки. Не шприцы. Крошечные кусочки стали со встроенными электродами. Идея была в том, чтобы подсоединить их к моим усеченным бедрам для считывания сигналов из мозга с преобразованием импульсов в моторизованные движения. Под это дело мы создали четвертую команду из работников, снятых с других проектов. Поначалу она называлась Дельта, но стоило кому-нибудь употребить это слово в привычном сленговом значении — «допуск на ошибку», как возникала путаница, и это случалось часто, а потому они переименовали себя в Омегу. Мы превратили лабораторию в медкабинет, и я лежал на столе, а высокая широкоскулая лаборантка Мирка колола меня. Вначале это было поистине мучительно, но после дела наладились, стоило лишь понять, что оборудование считывает информацию, даже когда я накачан по самые брови. Я вкалывал себе анальгетики и отпускал сознание погулять, покуда Мирка колдовала над металлическим песком, дабы обеспечить наилучшее восприятие электрического языка моего мозга.
Ноги постоянно болели. Логично было бы назвать это побочным эффектом ежедневного иглоукалывания, но все началось раньше. Это напоминало фантомные боли. Я не принимал этого понятия, полагая его глупым. Я мог понять физиологическую боль. Пусть даже неврологическую. Неврология — наука о нервах. Существовали химические реакции, и на них можно было указать. Но психология — наука, опирающаяся на сказки. Все равно что объяснять вулканическую активность байками про гнев богов, изгнанных пасынков, месть и предательство. Я не верил в психологическую боль.
Но я не мог обойтись без сна. Поэтому однажды я взял в постель пару ног. Это были ранние легковесные модели, фактически палки, которые мы использовали в качестве прототипов, а затем отвергли. Я поставил их у кровати и выключил свет. Позже, проснувшись от ноющей боли в несуществующих мышцах, я затащил ноги в койку, вставил бедра в гнезда, ухватился за ступни и принялся вручную сгибать и разгибать пластик. Идею я позаимствовал из статьи о лечении фантомных болей при помощи зеркал для создания оптической иллюзии, убеждающей мозг в наличии конечности. Теперь вам понятен мой скепсис. При сгибании я чувствовал, как несуществующие мускулы расслабляются, а псевдокровообращение восстанавливается. Я потеребил пластик. Хорошо, как и то, что никто меня не видит. Я с облегчением выдохнул.
В конце концов ноги от Альфы перестали воспламеняться. Я оседлал их и осторожно шагнул. Они двигались плавно, сервомагниты работали почти бесшумно. Пол не проваливался. Ничто не взрывалось и не дымило. Я подошел к стене. Получилось не очень гладко, но я не был знаком с оборудованием. Я развернулся и направился обратно к центру. Поднял ногу. Я не потерял равновесия. Не выпал. Я согнул ступню. Она раздваивалась. На самом деле она больше смахивала на копыто. Я опустил ее, поднял другую. Все еще на коне. Я оглянулся и увидел вокруг счастливые лица. Я тоже улыбнулся: мы делали успехи.
Затем настала очередь нервного интерфейса. На него мне пришлось потратить больше времени, чем на что-либо другое. Придумав что-то механическое, я мог обычно поручить исполнение кому-то еще. Но чтение нервов было делом личного свойства. Я словно выделял из ливня капли, видные только мне. Я сутками просиживал в первой лаборатории; от бедер тянулось тридцать восемь проводков, пытавшихся прочесть мои мысли. Забавный способ самопознания. Например, когда я представлял, что шевелю большим пальцем, частота достигала 42,912 гигагерца, но та же картина была, когда вспоминал музыку кантри. Никогда бы не подумал, что эти две вещи похожи. Но потом я вспомнил, что притоптываю в такт, — так что вполне возможно. Так или иначе, с этим явлением приходилось разбираться заблаговременно — до того, как я выйду наружу, а кто-нибудь врубит Кении Роджерса. [13]
Располагая базовой неврологической схемой, я осваивал движение в режиме компьютерного моделирования. Мы загрузили в компьютер каркасные модели ноги, и я попробовал управлять ими силой мысли. Сначала они не реагировали. Затем стали дергаться, изгибаться и пытаться идти сразу в трех направлениях. Методом проб и ошибок я медленно продвигался к полезным действиям. После каждой шестичасовой сессии у меня кружилась голова, и я с трудом соображал, где нахожусь. Я ехал по коридору, и мне казалось, что мир состоит из геометрических линий и углов. Мне снилось, что я — каркас, образованный зелеными лучиками.
Лаборанты стали носить очки с толстыми стеклами. Вид у них был чудной. Линзы — мутноватые, как молоко, подобно изнанке солнцезащитных очков. Не прошло и недели, как в них щеголяла половина Гаммы. Я особого внимания не обращал, принимая происходившее за очередной выверт молодежной моды, но, когда прибыл в первую лабораторию на свидание с Миркой и ее иглами, Мирка надела их тоже, и мне пришлось спросить.
— Это Зет-очки, [14] — объяснила Мирка. Мне показалось, что она удивлена моим незнанием, но за стеклами было не видно. — Никогда не пробовали?