Одиннадцать лет не носил шорт. Из меня снова лепили кого-то, кем я быть не хотел.
— Почему плохо?
— Вам нужно общение. — Она натянула на культю чулок. — Не всем захочется с вами разговаривать. Люди будут бояться ляпнуть что-то не то. Вам придется разбивать лед.
Она взяла ногу под мышку и провела конец чулка в отверстие. Потянула. Мне стало крайне неприятно: казалось, что швы вот-вот лопнут. Культя вошла в гнездо.
— Что скажете?
— Туго. Очень туго.
— Это хорошо, что туго. — Она обвязала меня ремнем. — Но вы никакой проблемы не видите?
— В чем?
— Я насчет социума. Вы не боитесь одиночества?
— Нет.
Она присела на корточки.
— Вы ищете, чем бы оправдать самоустранение. Так нельзя. Я видела, чем это кончается. Исход зависит от вас, Чарли. От вашей реакции на вызов.
— О'кей.
Я имел в виду другое. Я не хотел отгораживаться от мира. Просто знал, что все равно так и будет.
— Встаньте. — Она отошла.
Я подтянулся, опершись о кресло. Нога свисала с культи. В таком положении она выглядела и вовсе невыгодно. Крючья-лыжины болтались. Они казались хрупкими. Они могли отвалиться в любую секунду.
— Перенесите на нее вес.
Я подался вперед. Гнездо сдавило меня пренеприятнейшим образом.
— Доверяйте ноге, Чарли.
— Но швы…
— Я еще ни разу не повредила швы.
Я вытер лоб рукавом. Оперся на ногу, крючья прогнулись. Логика подсказывала, что они выдержат взрослого бегуна, но верилось в это с трудом. Хотелось бы знать, хорошо ли их проверяли.
Лола Шенкс простерла руки. Я глубоко вздохнул и полностью переместил вес на ногу. Культю сдавило, но терпеть было можно. Я дернулся вперед, потом еще раз. К моменту, когда я добрался до Лолы, пот лил с меня ручьем. Я прошел четыре шага.
— Прекрасно! — Она сияла, как будто искренне радовалась, а я дрожал от изнеможения, но тоже был горд и улыбался в ответ.
Я сидел в постели и рассматривал Экзегезу — так я ее назвал. Тут явно требовались инструменты. Узнать, что у нее внутри. Но кое-что было видно и снаружи. Не такая уж сложная конструкция. По сути — корзина на палке. Удивительно все же, что это считается лучшим. Я начал подозревать, что ампутантов среди инженеров-механиков не так и много. Не иначе, они руководствовались принципом: «Скажите спасибо, что вообще можете ходить».
Но в одном Лола Шенкс была права: нога начала мне нравиться. Не потому, что я мог ходить. Это не главное. Мне нравилось ковылять по направлению к Лоле и видеть, как с каждым шагом расширяются ее глаза, — и то, как она сжимала мне руки, когда я до нее добирался.
Я все еще иногда испытывал потрясение от мысли, что лишился ноги. Меня охватывал парализующий ужас. «Где же она?» — стучало колоколом в черепной коробке. Порой мне снилось, что я чего-то лишился, но я не понимал чего. Это начало раздражать. Мне было ясно, что мозгу придется преодолеть тридцатипятилетнюю привычку, но в самом деле — когда же он разберется, что к чему?
В 10.45 я потерял покой. Не мог сосредоточиться на телефоне. Мне хотелось пить. Все из-за Лолы Шенкс. Она пришла в одиннадцать. Я сполз на край постели. К ее прибытию я уже встал и ковылял по палате. Лола остановилась в дверях, якобы возмущенная — в хорошем смысле.
— Чарли, — сказала она и выставила локоть, — идемте гулять.
Больницу окружала широкая бетонная дорожка, тянувшаяся от приемного отделения до сквера на заднем дворе. Там торчали пациенты с подключенными капельницами: курили. Я начал привыкать к Экзегезе. Но если я шагал слишком уверенно, Лола Шенкс убирала руку — меня же одолевал соблазн разыграть беспомощность.
— Расскажите мне о работе, — попросила Лола. — Чем вы занимаетесь?
— Тестирую всякую всячину.
Лыжи-крючья знай себе скрежетали.
— Например?
— Изделия. Материалы.
— Это интересно?
Я задумался. Да, иногда мне было интересно — ждешь, например, что валентность меди изменится от бомбардировки частицами, а этого не происходит. Впрочем, люди не находили это «интересным».
— Нет, — ответил я.
— Печаль, — посочувствовала Лола.
— Иногда конструирую. Появляется идея, я предлагаю проект. Если одобрят — сделаю.
— Что, например?
Мы спустились по пандусу. Лыжи норовили выскользнуть из-под меня, и я им позволил. Лола крепче взяла меня под руку.
— В прошлом году я построил осциллятор. Он смещал пятиграммовый медный стержень на двадцать миллиметров туда и обратно шестьсот тысяч раз в секунду.
Лола помолчала.
— И зачем такое нужно?
— Не знаю. Я предложил, они согласились. Наверное, пригодилось в каком-то другом проекте.
— Понятно.
— Шестьсот тысяч колебаний в секунду — это много.
— Да похоже на то.
— Мне пришлось поместить его в вакуум. Чтобы не поджечь воздух.
— Он поджег воздух?
— Только однажды. Под контролем.
— Напомните — где вы работаете?
— В «Лучшем будущем». — (Название ни о чем ей не сказало.) — В семидесятых мы разработали боеприпасы с обедненным ураном. В восьмидесятых — танки-амфибии. В действительности они не пригодились. Вряд ли мы к ним вернемся. Лет десять назад мы занялись медициной. У нас полно фармацевтической продукции. В последнее время мы занимались разработкой металлов, щадящего оружия и биоинженерией. Еще мы спонсируем местную софтбольную команду.
Нам преградил дорогу пожилой мужчина в больничной пижаме, с сигаретой в зубах. Он шарил взглядом по скверу. Мужчина был чем-то раздражен. Может быть, всем. Так он выглядел.
— Извините, — сказала Лола.
Он покосился на Экзегезу и сжал губы.
— Эй, — повторила Лола, — в чем дело?
Мужчина притворился глухим.
— Эй, курилка! Что случилось? Думаешь, ты лучше, потому что у тебя две ноги?
Он покатил стойку с капельницей к зданию:
— Поздравляю. Хорошо поработали. Небось, семь потов сошло, пока делали… Нет, вы слышали? — Лола повернулась ко мне, качая головой. — Возмутительно.
Мы пошли дальше.
— Люди с ногами безлики, Чарли. Бог свидетель. Им никогда не приходится ломать голову над тем, как попасть из комнаты в комнату. А если даже задумаются, то воображают себя умными. — Она взяла меня под руку. — Вам предстоит бороться. Придется трудно. И вы станете лучше.
Мы шли молча. Легкий ветер холодил мне кожу. Я никогда еще не был так счастлив.