– Уфф! – Я отступаю назад и оглядываюсь на Юджени: – Найдется у вас зерно?
– Нет.
– Я так и думала!
– Черт, что вы имеете в виду?
Я только вздыхаю в ответ.
– Давайте зайдем в дом и оформим расписку о получении денег. Мне понадобится ваш телефон, чтобы вызвать трейлер. Чек вас устроит?
– Только наличными, – решительно заявляет Юджени.
Я готова убить мерзавку.
– Я не смогу снять деньги с банковского счета, об этом тут же узнает муж, – поясняет Юджени.
– Ладно, расплачусь наличными. Только давайте поскорее покончим с нашим делом.
До дома идем молча. Я плетусь сзади, припадая на одну ногу, как Квазимодо. Время от времени оглядываюсь на изголодавшегося пони, желая убедиться, что он никуда не удрал. Хотя, по правде сказать, не представляю, какие предпринять действия, задумай он совершить побег.
Наконец мы добираемся до дома, обшарпанная обстановка которого соответствует убогому внешнему виду. Юджени машет рукой в сторону телефона и, сгорбившись, поднимается наверх.
Я осматриваю гостиную. На остатках некогда нарядной люстры болтается на проводе одинокая лампочка, обои висят рваными клочьями, открывая взору растрескавшуюся штукатурку и планки штукатурной сетки. Из мебели только обитые красной тканью диван и кресло с изысканной резьбой. Когда-то эти вещи выглядели роскошно, а теперь превратились в грязные развалины с выпирающими пружинами. Вдоль стен валяется мусор, и стоят перевязанные бечевкой пачки газет.
На верхней ступеньке лестницы сидит меленькая девочка и играет с Барби. Ребенок, кажется, не замечает моего присутствия. Волосы малышки слиплись от грязи и некрасиво прилизаны сзади. В задумчивости я некоторое время наблюдаю за девочкой, а потом набираю наш домашний номер.
Ева мгновенно отвечает на звонок. Похоже, она сидела рядом с телефоном.
– Алло? – шепчет она в трубку. Определенно надеется услышать голос своего приятеля Луиса.
– Ева, это я. Позови бабушку.
– Можешь перезвонить позже? – шипит дочь. – Я жду звонка.
– Милая, ну, пожалуйста. Дело очень важное.
– Ладно, так и быть, – с трагическим вздохом соглашается Ева. – Только мне никак не обойтись без мобильника.
– Намек поняла. А теперь зови бабушку.
– Значит, купишь мобильник?
– Сейчас же позови бабушку!
Дочь бросает трубку, и я слышу звук удаляющихся шагов. «Бабушка! Это мама, говорит, очень срочно!» Последних слов я не слышу, но вскоре к телефону подходит Мутти.
– В чем дело? Что стряслось? – спрашивает Мутти с отрывистым немецким акцентом, от которого так и не сумела избавиться. Акцент становится заметнее, когда Мутти нервничает. – Проблемы с кобылой?
– Нет, но мне требуется помощь.
– Что такое? С тобой ничего не случилось? Все хорошо?
– Не сказала бы. Тебе нужно приехать в Гам-Нек с трейлером для перевозки лошадей. И захвати четыреста долларов наличными, а еще недоуздок для пони и ведро зерна.
На другом конце провода наступает долгая пауза: Мутти переваривает полученную информацию.
– Я приеду, – отзывается она наконец. – Где ты находишься?
Пускаюсь в пространные объяснения о местонахождении высокого клена, в который ударила молния, но внимание отвлекают тяжелые шаги на крыльце. Едва успеваю повернуться, как в дом вваливается мужчина огромного роста и невероятно мощного телосложения. Он толкает дверь с такой силой, что ручка врезается в стену. Затем он останавливается на пороге, сопя и дико вращая безумными глазами.
При виде мужчины девочка в ужасе вскрикивает, а он, перепрыгивая через три ступеньки, поднимается наверх и спотыкается о ребенка. Малышка ползет ко мне на четвереньках и хватает за ноги, уткнувшись личиком в спортивные брюки Дэна.
В этот момент появляется Юджени и открывает рот, пытаясь что-то сказать, но мужчина хватает ее одной рукой за горло, а другой зажимает рот и швыряет о стену.
– Эй, приятель! Полегче! – в ужасе ору я.
Мужчина замирает на месте и начинает спускаться вниз. Поднимаясь наверх, он прошел мимо, но, похоже, не заметил моего присутствия.
– Девять-один-один! Я звоню в полицию! – кричу я, прижимая к уху трубку.
– Mein Gott, Аннемари! Что у вас происходит? – слышится перепуганный голос Мутти.
– Вешай трубку! – ревет мужчина. – Сказал, вешай, или пожалеешь!
– Ну, и что ты сделаешь? – ору я в ответ. – Они уже отследили номер и едут сюда и прослушивают каждое твое слово!
– Ева! Ева! Дай скорее мой мобильный! Да быстрее же! – выкрикивает Мутти на другом конце провода. – Аннемари, – шепчет она в трубку. – Я вызываю полицию по мобильному. Передам, где ты находишься. Они обязательно приедут! Жди! Не вешай трубку! Да быстрее же, Ева! Торопись!
Мужчина отпускает Юджени, и она бессильно падает на пол, словно тряпичная кукла. Теперь он смотрит уже на меня, и застывшее на его лице пустое выражение пугает. Он делает шаг, потом второй…
Девочка хнычет, уткнувшись мне в колени, и я крепко прижимаю к себе малышку.
Мужчина медленно поднимается наверх, не сводя с меня застывшего взгляда. Мощная рука впивается в перила.
– Полицейские слышат каждое слово, – повторяю я, стараясь смотреть ему в глаза. Мой голос звучит равнодушно и уверенно. Одному богу известно, откуда взялись силы! – Диспетчер подтвердил ваш адрес, так что твое дело плохо.
Мужчина бесконечно долго смотрит на меня, потом его лицо вдруг сморщивается, плечи обвисают, и он начинает медленно спускаться вниз. На сей раз прыгать через ступеньки ему расхотелось. Я отступаю на несколько шагов, по-прежнему прижимая к себе ребенка.
Но он уже нас, скорее всего, не замечает, проходит через распахнутую настежь дверь с вбитой в стену ручкой и усаживается на верхнюю ступеньку крыльца.
– Мутти, – шепчу я, – сейчас я положу трубку и действительно вызову полицию.
– Я уже вызвала, милая, – свистящим шепотом сообщает Мутти. – Они к вам едут. И я тоже.
* * *
Через двадцать минут приезжает полиция. Я сижу на рваном диване, прижимая к себе девочку. Она свернулась калачиком у меня на коленях и сосет большой палец. До сих пор малышка не произнесла ни слова, но страх прошел. Она пристроила головку у меня под подбородком, и я глажу темные волосы, несмотря на отвратительный запах, так как их давно не мыли.
Юджени все еще наверху, сидит, скорчившись у стены, где упала. Похоже, она пребывает в ступоре. Мужчина так и сидит на верхней ступеньке крыльца, уронив голову на руки. В открытую дверь мне хорошо видны сгорбленные плечи. Возможно, он плачет, не знаю, да и какая разница.