– Послушай, Ева, – осторожно начинаю я разговор. – Вон за тем поворотом будет виден Старик-Гора.
– Ну и что? – недовольно бурчит дочь.
– Нет, ты только взгляни, сейчас он появится! – настаиваю я и машу рукой.
В предвкушении смотрю вперед и не верю глазам.
– Мама, лучше смотри на дорогу!
Евино предупреждение приходится как нельзя кстати. Я едва не подбила машину впереди, которая, как и множество других автомобилей, почему-то остановилась в центре парковой магистрали.
Ставлю «Камри» на обочину и оглядываюсь на место, где должно находиться каменное лицо Старика.
Старик исчез. Старика-Горы больше нет! А на его месте зияет бесформенная яма. Каменный профиль обрушился, и у подножия горы валяется груда гранитных глыб и множество обломков.
– Ма, в чем дело? – испуганно пищит Ева. Ее явно озадачил мой потерянный вид. – Что случилось?
Неуклюже выбираюсь из машины, оставив открытой дверцу. Что здесь произошло, ясно без слов, и все равно не верится. А мозг уже включился в работу и лихорадочно соображает, как водворить Старика на прежнее место. Однако быстро понимаю, что сделать это невозможно. Старик исчез безвозвратно.
Группа репортеров уже протискивается к припаркованным у обочины машинам. Они суют микрофоны в лицо ошеломленным жителям Нью-Гемпшира. Люди растеряны, как и я, некоторые плачут.
Ева тоже выходит из машины и становится рядом со мной.
– Так это он и есть? – Вид у дочери расстроенный.
– Был, – поправляю я.
– А что произошло?
– Не знаю. Вероятно, он просто рухнул вниз.
Слышу свои слова, но вникнуть в смысл сказанного не могу.
За спиной раздается хруст гравия. В нашу сторону движется ведущая программы новостей, облаченная в желтый дождевик. В руках у нее большой зонт. Идет целенаправленно к нашей машине, а за ней бежит толпа репортеров.
– Садись в машину, – командую я Еве.
– Но, мама… – пытается возразить дочь.
– Заходи с моей стороны. Быстро!
Ева проползает на пассажирское место, я запрыгиваю следом и захлопываю дверцу. Ведущая программы новостей останавливается у окна. Роняю голову на руль, всем своим видом демонстрируя, что беспокоить меня не следует.
Ведущая настырно стучит в окно.
Неохотно поднимаю голову.
– Простите, – широко улыбается дама. На ее лице толстый слой макияжа, который местами успел дать трещины. – Не будете ли вы так любезны…
– Пристегнись, – приказываю я Еве и включаю зажигание.
– Эй, подождите!
Я громко сигналю.
Женщина отскакивает назад, ее лицо принимает испуганное выражение. А я старательно объезжаю машины, которые стоят прямо посреди тротуара, и выруливаю на дорогу. Сама не замечаю, как начинаю всхлипывать. В Уайтфилде останавливаюсь на заправке, и когда захожу внутрь, чтобы расплатиться, кассир посматривает на меня с тревогой и предлагает помощь. Рассказываю ему о трагедии со Стариком. Кассир потрясен не меньше моего и, кажется, тоже готов пустить слезу.
Мы добираемся до Ланкастера, и желание попасть поскорее домой настолько сильное, что я превышаю скорость на двадцать миль в час, проносясь стрелой мимо цветущих вишневых садов.
– Не пойму, с чего ты так расстроилась, – наконец нарушает молчание Ева.
– И не поймешь, – коротко отвечаю я, не желая продолжать разговор.
– Так все-таки почему?
– Потому что я его любила как символ Нью-Гемпшира, ясно?
Ева только присвистывает в ответ.
Через некоторое время слышится насмешливое фырканье.
– Что смешного? – сержусь я.
– Смотри, какое смешное название! Даммер! – показывает она на табличку за окном.
– Послушай, Ева, сделай одолжение, не раскрывай рта до самого дома.
– Нет, так нечестно! Я же не виновата, что какой-то древний кусок скалы…
– Кажется, я попросила тебя заткнуться!
Ева откидывается на спинку сиденья и, скрестив на груди руки, сердито хмурит брови, так что они сходятся в одну точку, и дочь становится похожа на человека, страдающего косоглазием.
Наконец на горизонте появляется Мэпл-Брук, и можно вздохнуть с облегчением. Глаза у меня покраснели и распухли от периодических приступов слезливости, которые не оставляли в покое от самого парка Франкония-Нотч.
Останавливаю машину за домом, а Мутти, сложив на груди руки, в накинутом на плечи голубом свитере, уже поджидает нас на пороге с черного хода. Лицо у нее удрученное. Этому человеку нет нужды объяснять, что значит Старик-Гора для Нью-Гемпшира.
– Ах, Мутти, какое несчастье, – горестно вздыхаю я, обнимая мать.
– Значит, ты все знаешь, – с угрюмым видом констатирует Мутти. – Как это случилось?
– Господи, мы как раз проезжали мимо.
Вижу, как Мутти напрягается всем телом, а потом, слегка оттолкнув меня, смотрит в лицо:
– О чем ты говоришь?
– Старик, он рухнул вниз.
– Старик…
– Старик-Гора. А ты о чем?
И тут до меня доходит, что Мутти горюет совсем по другому поводу.
Мутти на мгновение закрывает глаза:
– Ева, иди в дом.
– Зачем?
– Ева, прошу тебя!
– Тьфу, сколько шума из-за какой-то древней каменной физиономии! – возмущается дочь. С силой захлопнув дверцу машины, она с демонстративным топотом поднимается по крыльцу.
Мутти смотрит внучке вслед и ждет, когда та закроет за собой дверь, а потом обнимает меня за плечи.
– Роджер и Соня попали в аварию.
– Аварию? – машинально переспрашиваю я, но Мутти не отвечает.
– Они живы? Все обошлось?
Мутти с убитым видом качает головой. В ее глазах застыли слезы.
– Соня погибла.
Зажимаю рукой рот, чтобы не закричать.
– А что с Роджером? – Слышу, как дрожит мой голос.
– Он в критическом состоянии, – хрипло шепчет Мутти, бросив украдкой взгляд в сторону дома.
– Боже мой! – Закрываю глаза, не решаясь задать следующий вопрос. – А малыш?
– Его состояние стабильное.
Некоторое время не могу произнести ни слова. Нет, невозможно поверить!
– И где они находятся?
– В больнице в Лебаноне.
– Здесь, в Нью-Гемпшире?
Мутти кивает в ответ.
– Нет, не может быть. – Чувствую, как невидимая рука сжимает железными пальцами горло. – А мы думали, они не захотели приехать на соревнования.