– Я не Ваня, – обиженно сказал мальчик.
– Ты ври, ври, да не завирайся, – сказал Бессмертный. – Что значит – «не Ваня»? Ты же мальчик?
– Мальчик.
– Человек?
– Человек.
– Ну так значит ты – Ваня. Только ты мне об этом сам должен сказать. Давай еще раз. Я тебя спрашиваю: как тебя звать, Мальчик?
– Незнакомым людям…
– Да ты, Ваня, не беспокойся. Я не человек, – ухмыльнулся Бессмертный. – Так что ты вполне можешь мне представиться. Итак. Скажи мне, как тебя зовут?
– Я не Ваня, – тихо сказал Мальчик, и его губы сами собой скривились, хотя он очень старался не заплакать. Крупные горячие слезы потекли по лицу, предательски повисли на кончике носа и подбородке.
Бессмертный тяжело вздохнул и раздраженно махнул рукой.
Он был очень стар, невероятно стар. Настолько, что мог говорить только шепотом. Настолько, что через его изможденное тело при желании можно было разглядеть предметы, которые стояли позади. Тощие, почти прозрачные руки и ноги непрерывно тряслись: вероятно, он страдал болезнью Паркинсона. Яйцевидная, лысая, обтянутая тонкой пленкой кожи голова непроизвольно кивала, словно все время соглашалась с чем-то.
Бессмертный повернулся к старухе:
– Слушай, да на кой черт он тебе сдался? По-моему, он абсолютный дурак.
– Он еще маленький, – сказала Костяная. – С возрастом он изменится.
Бессмертный посмотрел на нее без всякого выражения своими древними выцветшими глазами и несколько раз кивнул – не в знак согласья, а так, от старости.
– Отдай мне детеныша, Бессмертный, – продолжила старуха.
– Что ты будешь с ним делать?
– Я его воспитаю. По нашим законам.
– Зачем тебе это?
Старуха нахмурилась. Потом сказала неохотно:
– Было одно предсказание.
– Ай, да что мне эти твои предсказания… – раздраженно, одними губами прошелестел Бессмертный. – Устал я. Дай-ка присяду.
Бессмертный отступил в темноту и завозился там, кряхтя. Задел что-то: послышался звук разбитого стекла.
– Да включите вы свет нормальный, ебен-ть! – зашипел Бессмертный. – Шею можно сломать.
Костяная отступила в темноту, к стене, нащупала выключатель и ткнула в него длинным скрюченным ногтем. С десяток продолговатых трубочек-ламп дневного света, жужжа, засияли на потолке. В помещении стало ядовито-светло, как в операционной. Карлики сморщились и запищали, заслоняя маленькими ладошками глаза.
– А костер потушите, – устало прошептал Бессмертный.
– Как это – потушите? – взвизгнул Лесной. – Да что же это такое делается? А зажарить? А съесть?
– Какой-то ты сегодня чересчур кровожадный, Лесной.
– Да я…
– Он гномика убил! – завопили вдруг хором карлики. – Он троллика убил! Троллика-гноми-ка! Гномика-троллика!
Бессмертный брезгливо покосился на труп карлика на полу.
– За что ты его?
– Да вот… Ослушался.
– А, ну-ну, – Бессмертный зевнул. – Пойду я, наверное, восвояси. Спать хочется. Да и девка у меня там…
– Гномика! Троллика! – визжали карлики.
– Заткнитесь, – сказал Бессмертный и направился к выходу. – А ты это… – он повернулся к Лесному, – Ваню не трогай. Пусть остается.
Дверь за стариком медленно, со скрипом закрылась.
– Ха. Ха. Ха. – громко и зло сказала старуха. – Ну что, съел?
– Да иди ты… – отмахнулся Лесной.
– Вот и пойду, – сказала Костяная. – Пойдем, Ваня.
Она взяла Мальчика за руку и вывела на улицу.
Лесной посмотрел им вслед. Невесело сплюнул на бревенчатый пол.
– Ну-ка, вы, шестеро, идите сюда! – приказал он карликам.
Они нерешительно подошли.
– Знаете, что это? – Лесной продемонстрировал им длинный железный прутик, заостренный на концах.
– Волшебная палочка?
– Нет. Не угадали. Это – шампур.
Карлики стояли словно парализованные и испуганно рассматривали прутик.
– Сампур, – тихо шепелявя, повторил один из карликов.
Лесной по очереди насадил их на острие и, медленно поворачивая над угасающим костром, зажарил.
В гостиничном номере, который снял Кудэр, было даже довольно уютно. Все в светло-бежевых тонах, на стенах – какие-то жантильные пейзажики в аккуратных картонных рамочках. Кроме того, там был маленький холодильник с мини-баром, телевизор и, главное, – ванна. Настоящая, большая, нелепая светло-розовая ванна, которую он на две трети заполнил водой.
Он не принимал ванну уже больше недели, и теперь ему захотелось оттянуть удовольствие. Когда воды набралось достаточно, Кудэр завинтил кран и вернулся в комнату. Засунул в холодильник отцовские полузеленые бананы, четыре сникерса, упаковку колбасы и картонную коробочку с каким-то хитрым плавленым сыром, начиненным перцем, чесноком и укропом. Разложил на журнальном столике купленные по дороге бинты, вату, обезболивающее и мазь от ожогов. Потом вытащил из бара запотевшую зеленую бутылку с пивом, открыл, с наслаждением прислушался к короткому дружескому шипению и, зажмурившись, слизнул с ледяного горлышка мягкую горьковатую пену. Потянулся за пультом, включил телевизор. Сделал два больших глотка пива и развалился было в большом плюшевом кресле в углу, но мысль о ванне – о теплой, прозрачной, готовой принять его в себя, укутать, запеленать и укачать, как грудного младенца, воде, – уже через пару секунд согнала его с места. Кудэр отнес недопитую бутылку в ванную и поставил на белый кафельный пол, в маленькую блестящую лужицу воды.
Потом он разделся догола, поморщившись от запаха собственного тела, открыл две маленькие гостиничные упаковки с шампунем, и еще две – с крохотными вонючими брусками мыла, отправил содержимое всех четырех упаковок в воду и, не стараясь даже убрать с лица идиотскую ухмылку, забрался в ванну сам.
Наслаждения не было. Только обидная, острая боль в руке. Соприкосновение воспаленной, полопавшейся кожи с мылом и хлоркой. Почти плача, Кудэр нашарил в мгновенно почерневшей воде растаявший мыльный кусочек, вынул из ванны пробку, включил душ и здоровой рукой намылился, размазывая по незнакомому волосатому телу коричневую слякоть.
Наконец выключил кран и неловко выбрался из ванны, опрокинув злосчастное пиво на пол. Пиво, которое он собирался прихлебывать из горлышка, нежась в теплой воде. Выругавшись, Кудэр сдернул с батареи белое махровое полотенце и, случайно задев жесткими накрахмаленными ворсинками ошпаренную руку, скривился от боли.
Волдыри выглядели хуже, чем с утра. Он не смог бы даже объяснить, чем именно хуже, но что-то явно было не так. Цвет, размер?.. Приглядевшись повнимательнее, Кудэр наконец понял, что изменилось. Маленькие, ярко-розовые, как поросячья шкурка, пятнышки, которые он обнаружил на руке утром, теперь поблекли, помутнели и приобрели какой-то сизо-зеленоватый оттенок.