Вот что рассказывал нам старший лейтенант Николай Петелин, офицер управления 34-й бригады внутренних войск:
«Как раз после окончания активной фазы боевых действий начались перемирия и переговоры с боевиками. Под чьей они эгидой были — непонятно. Для нас это было очень удивительно. Потому что в низах ходило мнение, что надо боевиков было добить быстрее, чтобы быстрее это все закончилось. Но тем не менее начались переговоры. Были сформированы так называемые СНК — согласительно-наблюдательные комиссии. В них входили представители комендатуры, миссии ОБСЕ, представители боевиков и представители частей, которые находились тогда на том месте. В тех местах, где велись переговоры».
Договариваться с боевиками московские военные чиновники обязали представителей командования федеральных войск. Но при этом все решения согласовывать с вышестоящим командованием, а еще как можно лояльнее относиться к требованиям бандитов. У солдат и офицеров такое решение вызвало настоящий шок. Выходило, все предыдущие жертвы оказались напрасными. Обреченным боевикам дается возможность выжить, чтобы продолжать войну. В войсках все чаще стали говорить о предательстве.
Такое же мнение в беседе со мной высказал начальник направления антитеррористического центра ФСБ России Александр Гусак:
«Я, честно говоря, не пойму, почему было такое перемирие. Ходили откровенные разговоры, что это было сделано за взятку в 4 миллиона долларов. Конкретно, естественно, я не могу назвать этого человека. Бандиты в это время перегруппировались, основная часть ушла в аулы».
Боевики начали беспрепятственно возвращаться из горных убежищ в населенные пункты. И сразу же утверждать свои порядки. Дело в том, что среди населения Чечни у Дудаева и боевиков не было единодушной поддержки. Правда, редко кто открыто осмеливался говорить об этом. Но когда федеральные войска освобождали населенные пункты от боевиков, многие из этих людей начинали работать в органах власти, восстанавливать разрушенные предприятия, сельское хозяйство. Для этих людей, как и для военных, возвращение боевиков оказалось полной неожиданностью.
Нагло и цинично среди бела дня бандиты расправлялись с неугодными чеченцами. Устраивали это специально на виду у односельчан. Демонстрировали свою вседозволенность и просто-напросто внушали страх остальным жителям. Так бандиты доказывали, что теперь они здесь хозяева, за ними сила оружия и покровители в Москве. Николаю Петелину однажды пришлось лично встречать одну из таких «сложивших» оружие групп боевиков.
«С гор вернулось, по-моему, 2 или 3 «газона» 66-х высокой проходимости, наши машины-вездеходы, — рассказывает он. — Там сидели такие крепкие ребята, порядка 50 человек, с довольно серьезным вооружением, довольно-таки серьезные люди. То есть постарше нас даже были. И мы их потащили, переписали номера оружия, составили списки, переименовали боевиков в отряды местной самообороны».
Не исключено, что формирование этих отрядов самообороны — одно из звеньев тайной коммерческой цепи, порожденной той войной. Ведь решение об их создании стало одним из первых результатов начавшихся переговоров. Хотя представители федеральных войск изначально согласились встречаться с лидерами боевиков при условии, что их отряды будут разоружены. Полевые командиры на удивление быстро согласились, но при этом высказали свое условие: вывести подразделения федеральных войск из всех населенных пунктов Чечни и создать в них так называемые отряды самообороны. Военные попытались было возразить, но московское руководство потребовало согласиться.
Наш собеседник — Валерий Швигель, в 1995-м подполковник, начальник штаба 34-й бригады внутренних войск. Он вспоминает:
«Отряды самообороны были нужны боевикам, чтобы иметь, считайте, по 10 человек в каждом поселке легально вооруженных людей, которых в принципе мы не могли задержать. Потому что мы их сами создали, есть списки, есть номера автоматов, которые мы им сами дали. Населенных пунктов несколько тысяч в Чечне. Если в каждом по 10 человек, посчитайте, это целая армия практически».
В соответствии с договоренностью эти отряды подчинялись командирам частей федеральных войск. Они же эти отряды и формировали. Но по согласованию со старейшинами населенных пунктов. Эта на первый взгляд незначительная оговорка помогла боевикам легализовать часть своих сил на время перемирия. Ведь на деле старейшины приносили офицерам уже готовые списки отрядов, утверждая, что они составили их сами. Но сомнений не было: старики только озвучивали мнение полевых командиров. По условиям договоренностей офицеры были вынуждены соглашаться с подобной «волей народа» и вооружать это войско. Ополченцам выдавали боеприпасы, гранаты, 10–20 автоматов, в зависимости от наличия людей в отряде. Это были молодые крепкие парни. Причем многие из них день-два назад вернулись из гор и сдавали этим офицерам это же самое оружие.
Николай Петелин продолжает свой рассказ:
«Им оставлялось только стрелковое оружие. Оно переписывалось по номерам, это стрелковое оружие, составлялись списки, кто вернулся, их переделывали в отряды самообороны. Якобы они несли службу по охране своих сел, от боевиков от каких-то. Хотя они и сами были боевиками. И мы их развозили по домам. То есть они не имели права теоретически покидать то место, где они были приписаны».
Парадокс ситуации состоял в том, что официально боевиков в селах не было. Считалось, что они находятся где-то в горах. Отряды располагались в одном из крайних домов у дороги, ведущей в поселок. Дорогу перегораживал шлагбаум, по обочинам вырыты окопы. Но при этом поблизости от поселков находились заставы подразделений федеральных войск, командирам которых официально подчинялись ополченцы. Однако все чаще и чаще заставы начали обстреливать именно со стороны домиков, где располагались отряды самообороны. Оружие, которое попало к бандитам, продолжало действовать.
Так случилось и под Новогрозненском. Обстреляли расположение батальона 34-й отдельной бригады оперативного назначения Приволжского регионального командования внутренних войск. Командир бригады подполковник Валерий Швигель немедленно отправился на место происшествия.
«Я принял решение взять с собой БТР спецназа и поехать как бы в мирный поселок на переговоры, — рассказывает Валерий Швигель. — Когда мы подъехали на окраину поселка, нас остановили, осветили прожекторами со стороны поселка. И потребовали, чтобы мы вышли из бронемашины и положили оружие. Я вышел сам, значит, и оружие оставил в БТР. Показал боевикам и отряду самообороны — что, наверное, одно и то же было в тот момент, — что у меня ничего с собой нет, кроме авторучки и сигарет. Мне позволили подойти. Щелкая при этом затворами, то есть я понимал, что меня держат на мушке».
Офицер вошел в дом, где размещались ополченцы. Внутри грязь, на стенах висели ножи и автоматы, на столе валялись пустые бутылки из-под спиртного и консервные банки. Вдоль стен набросаны тряпки, похоже, на них спали. Чтобы сохранить шанс выйти отсюда живым, Швигелю оставалось только вести себя, как хозяин. Он приказал всем построиться.