Book.

— Есть еще один способ, — жужжит она. Лабин вы­ключает горелку паяльника.

— Есть. — Он оборачивается к ней. — Но я бы не слишком на него надеялся.

Давным-давно, когда трейлерный парк только соби­рался, кто-то додумался превратить один пузырь в боль­шую столовую: ряд циркуляторов, пара разделочных столов для отважных и несколько складных столиков, в обдуманном беспорядке разбросанных по палубе. Пред­полагалось, что все это создаст эффект кафе под откры­тым небом. На деле получилось нечто вроде кладовки, куда сваливают на зиму мебель.

Но кое-что прижилось — сад. За это время он покрыл половину внешней палубы: кучка вьющихся растений освещена лампами-подпорками с солнечным спектром — палки похожи на скрытые в листве светящиеся бамбучины. Это даже не гидропоника, маленькие джунгли произраста­ют в ящиках с сочной темной землей — на самом деле это диатомовый ил с органическими добавками. Почва была довольно скудной, но на ней теперь отложились слои ком­поста, беспорядочно распространившись поверх обшивки.

Из всех атмосферных пузырей на хребте здесь самый приятный запах. Кларк распахивает люк и глубоко вдыхает. В этом вдохе удовольствия только половина: вторая поло­вина — решимость. Грейс Нолан смотрит на нее с даль­него конца оазиса, где подвязывала плети чего-то, что до вмешательства генетиков могло быть стручковым горохом.

Однако под непрозрачными глазами Нолан играет улыбка.

— Привет, Лени!

— Привет, Грейс. Думаю, хорошо бы нам поговорить.

Нолан забрасывает в рот стручок: гладкая черная ам­фибия кормится в пышной зелени древнего болота. Жует она, пожалуй, дольше, чем необходимо.

— Насчет...

— Насчет «Атлантиды». И твоих анализов крови. — Кларк переводит дыхание. — И твоих претензий ко мне.

— Боже мой, — возражает Нолан, — к тебе никаких претензий, Лен. Бывает, люди ссорятся. Ничего особен­ного, не принимай все так всерьез.

— Ну и ладно. Тогда поговорим о Джине.

— Конечно. — Нолан, выпрямившись, снимает с пе­реборки стул и раскладывает его. — А заодно про Сала, Лайджа и Лани.

«Уже и Лани?»

— Ты думаешь, виноваты корпы?

Нолан пожимает плечами.

— Я этого не скрываю.

— И откуда такие выводы? Нашла что-нибудь в крови?

— Мы пока собираем образцы. Кстати, Лизбет обос­новалась в медпузыре, можешь сдать анализы. По-моему, стоит.

— А если ничего не найдете? — интересуется Кларк.

— Я и не жду, что найдем. Седжер не так глупа, чтобы оставлять следы. Но как знать.

— Ты же понимаешь, что корпы, возможно, ни при чем?

Нолан откидывается на спинку стула, потягивается.

— Милочка, сказать не могу, как я удивлена, что слы­шу такое от тебя.

— Тогда дай мне доказательства.

Нолан с улыбкой качает головой:

— Вот тебе для примера. Скажем, ты плаваешь в во­дах, где водятся акулы. Здоровенные гадины с треуголь­ными плавниками кишат вокруг, разглядывают тебя, и ты понимаешь: не рвут на части только потому, что у тебя наготове дубинка, а они знают, что дубинка вытворяет с такими рыбинами. Так что они держатся на расстоянии, но от этого ненавидят тебя только сильнее, правда ведь? За то, что ты уже убивала им подобных. Эти акулы дале­ко не глупы, но очень злопамятны. Так вот, плывешь ты себе среди всех этих холодных мертвенных глаз и зубов, и видишь... скажем, Кена. Вернее, то, что от него оста­лось. Обрывок кишки, половина лица, опознавательная нашивка, плавающая среди акульих туш. Ну и как, Лен, сойдет такое за доказательство? Или ты скажешь: нет, это ничего не доказывает, я ведь не видела, что тут про­изошло. Скажешь: давайте воздержимся от поспешных выводов...

— Довольно паршивая аналогия, — тихо говорит Кларк.

— А по-моему, охрененная.

— И что ты намерена делать?

— Я могу сказать, чего я делать не намерена, — заве­ряет ее Нолан. — Не стану сидеть спокойно, полагаясь на доброту корпов, пока все мои друзья превращаются в падаль.

— Тебя об этом кто-нибудь просит?

— Пока нет. Но думаю, скоро попросят.

Кларк вздыхает.

— Грейс, я прошу, ради нас всех...

— Да пошла ты на хрен, — резко перебивает Нолан. — Тебе насрать на всех нас.

Словно кто-то щелкнул выключателем. Кларк изумле­но разглядывает Нолан, та отвечает ей пустыми глазами, дрожа в припадке ярости.

— Хочешь знать, какие у меня к тебе претензии? Ты нас продала! Мы уже почти покончили с этими акула­ми. Могли выпустить им кишки через глотки, а ты нас остановила, дрянь поганая.

— Грейс, — пытается вставить Кларк, — я понимаю твои чув...

— Ни хрена! Ни хрена ты не понимаешь!

«Что же с тобой делали, — гадает Кларк, — как до­вели до такого?»

— Мне тоже от них досталось, — тихо говорит она.

— Еще бы. И ты-то за себя рассчиталась, скажешь, нет? И, поправь меня, если я ошибаюсь, ты попутно угробила немало невинных, разве не так? Плевать тебе на них было. И, может, тебя это не особо волнует, но из-за твоего крестового похода погибло и немало наших, рыбоголовых. На них тебе тоже было плевать, лишь бы отвесить пинка кому следует. Отлично. Ты расквиталась. А остальные-то еще ждут, а? Мы ведь не собираемся даже скашивать миллионы невинных, мы всего лишь хотим до­браться до уродов, которые нас натянули, — и вот имен­но ты приползаешь сюда, как цепная собачка Патриции Роуэн, чтобы сказать, что я не в своем праве? — Нолан с отвращением мотает головой. — Я не понимаю, как мы позволили остановить себя тогда, и уж точно не позволю остановить теперь.

Ненависть расходится от нее инфракрасными лучами, Кларк даже удивляется, что листья не чернеют, не заго­раются от этого жара.

— Я думала, мы сумеем разобраться, потому и при­шла, — говорит она.

— Ты потому пришла, что проигрываешь, и знаешь это.

От этих слов под ложечкой у Кларк стягивается хо­лодный узелок гнева.

— Ты никогда и не думала ни в чем разбираться, — рычит Нолан. — Ты всегда стояла на своем. Я — Мадонна Разрушения, я русалка долбаного Апокалипсиса, я буду стоять в сторонке и устанавливать правила. Только на этот раз оползень пошел не в ту сторону, милашка, и ты струсила. Испугалась меня. Так хоть избавь меня от дерь­мового альтруизма и дипломатии. Ты просто пытаешься усидеть на своем жестяном трончике, пока он не разва­лился. Хорошо поговорили!

Она хватает ласты и вываливается в шлюз.

ПОРТРЕТ САДИСТА В ЮНОСТИ

Ахилл Дежарден не помнил, когда у него в последний раз был секс по взаимному согласию. Зато помнил, когда впервые от такого отказался

Это было в 2046-м, он тогда как раз спас Среди­земное море. Во всяком случае, так все подавало радио Н'АмПацифика. На самом деле он всего лишь вычислил существование странного аттрактора в Кадисском зали­ве — мелкого устойчивого завихрения, которое не доду­мался поискать никто другой. Симуляции показывали, что оно достаточно мало, чтобы поддаваться гасителям альбедо; итоговый эффект должен был распространиться на Гибралтарский пролив и — если цифры не врали — мог оттянуть гибель Средиземного на доброе десятилетие. Или до нового отказа Гольфстрима. Это было не спасение, а отсрочка приговора, но УЛН сейчас требовалось хоть что-то, чтобы загладить фиаско с Балтикой. К тому же дальше, чем на десять лет вперед, никто и не загадывал.