Так что Ахилл Дежарден на время попал в звезды. Даже Лерцман чуть не месяц изображал к нему симпатию и уверял, что подаст на досрочное повышение, как только закончатся проверки. Если, мол, у Дежардена в прошлом не обнаружится груды зарезанных младенцев, он получит свое еще до Хэллоуина. А может, черт побери, получит, даже и груда младенцев не помешает. Проверки прошлого были для высших эшелонов Патруля не более чем бессмысленным ритуалом: ты мог быть серийным убийцей — это ничего не меняло для того, у кого в мозгу бормочет Трип Вины. Все равно ты останешься рабом Общего Блага.
Ее звали Аврора. У нее была прическа под зебру — по тогдашней моде — и целая батарея умилительно безвкусных шрамов, стилизованных под клейма беженцев. Они сошлись на какой-то вечеринке, устроенной для УЛН Евроафриканской ассамблеей. Их аксессуары вынюхали ауры друг друга и подтвердили взаимный интерес (в те времена он еще что-то значил), а чипы обменялись справками о состоянии здоровья (а это и тогда ничего не значило).
Так вот, они ушли с вечеринки, спустились на триста метров со стратосферы УЛН на улицы Садбери — и еще на пятьдесят, в подземное чрево «Реактора Пикеринга», где софт был гарантированно защищен от взлома и давал вдвое большую выборку по ЗППП, чем обычно. Кровь они сдали после симпатичной пары р-отборщиков, которая распалась у них на глазах, когда один анализ выдал положительный результат на какую-то экзотическую трематоду в мочеполовых путях.
Дежарден тогда еще не был знаком с хитроумными веществами, которые заполонили его сосуды в последующие годы, и мог без вреда для себя применять всяческие тропы и стимуляторы настроения. Так что они с Авророй, пока проверялась кровь, взяли столик в соседнем баре и погладили психотропную жабку, ползавшую в террариуме под столешницей.
Из большого подземного резервуара, в который был погружен «Реактор», сквозь плексигласовые стены сочился смутный зеленоватый свет — подделка под старинное хранилище ядерных отходов. Через несколько минут на их столик порхнула одна из местных бабочек. Ее прозрачные крылышки поблескивали данными спектра — зелеными по всей длине волны.
— Я же говорила, — сказала Аврора и чмокнула его в нос.
Секс-кабинки в «Реакторе» сдавались поминутно. Они вскладчину оплатили пять часов.
Он имел ее в реальности и в воображении. В реальности — виртуозный и нежный любовник. Он трогал соски языком, зубами — ни-ни. Оставлял цепочки поцелуев от горла до вагины, нежно исследовал каждое отверстие, его дыхание срывалось от сдержанной страсти. Каждое движение обдумано, каждый сигнал отчетлив: Он скорее умрет, чем причинит этой женщине боль.
В воображении он разрывал ее на части. В воображении ласки не было: он хлестал ее наотмашь, так что голова у нее моталась, чуть не отрываясь от шеи. В воображении она вопила. В воображении он избивал ее до тех пор, пока она не перестала вздрагивать от удара кнута.
Она тем временем бормотала и сладко вздыхала, и заметила между делом, что он явно преклоняется перед женщинами, и как это приятно после грубиянов, которым только бы воткнуть, и она, мол, даже не знает, достойна ли такого преклонения. Дежарден мысленно похлопал себя по плечу. Он не спрашивал о происхождении крошечных шрамов у нее на спине, о предательских розовых полосках от применения анаболиков направленного действия. Как видно, Аврора находила, куда потратить прокачанное здоровье. Может быть, только недавно избавилась от отношений, в которых была жертвой. Может, он был ее спасителем.
Тем лучше. Он вообразил себя одним из прошлых партнеров: тех, что избивали ее.
— Да ну на хрен, — сказала она на четвертом часу. — Просто врежь мне.
Он застыл в ужасе, гадая, что его выдало: язык тела или телепатия, или это просто удачная догадка.
— Что?
— Ты такой нежный, — сказала ему Аврора. — Давай играть погрубее.
— Ты не... — Ему пришлось подавить изумленный смешок. — Ты о чем вообще?
— Ты что так опешил? — улыбнулась она. — Неужели ни разу женщину не лупил?
«Это ведь были намеки, — понял он. — Она жаловалась». А он, Ахилл Дежарден, непревзойденный вычислитель закономерностей, мастер по выхватыванию сигнала из шума помех, ничегошеньки не заметил.
— Удушение меня заводит, — продолжила она. — Что это твой ремень лежит без дела?..
Все было, как в его мечтах, за которые он себя ненавидел. Словно ожили его самые постыдные фантазии. Это было превосходно. «Ах ты, сука, ты этого хотела, да? Вот как раз от меня и получишь».
Только не получила. Ахилл Дежарден вдруг обмяк, как доллар.
— Ты серьезно? — спросил он в надежде, что она не заметит, и понимая, что уже заметила. — То есть... ты хочешь, чтобы я сделал тебе больно?
— Да Ахилл у нас герой! — Она насмешливо покосилась на него. — Опыта маловато, да?
— Хорошо, — сказал он, невольно оправдываясь. — Только...
— Это же просто игра, детка. Ничего радикального. Я же не прошу меня убивать.
«Очень жаль».
Впрочем, мысленная бравада не одурачила его ни на миг. Ахилл Дежарден, тайный садист, вдруг до смерти перепугался.
— Ты про игры? — сказал он. — Шелковые веревки, стоп-слова и все такое?
Она покачала головой.
— Я, — терпеливо объяснила она, — хочу, чтобы у меня кровь текла. Хочу боли. Я хочу, чтобы ты сделал мне больно, любовничек.
«Да что со мной? — гадал он. — Я же именно о такой всегда мечтал. Какая счастливая случайность!»
И миг спустя подумал: «Если это случайность».
Он, что ни говори, находился на переломе судьбы. Шли проверки его прошлого, проводилась оценка рисков. Где-то под ковром система решала, можно ли доверить Дежардену ежедневно определять судьбы миллионов. Конечно, его тайна уже была им известна: механики заглянули ему в голову и наверняка заметили отсутствующую или поврежденную проводку. Возможно, это проверка: способен ли он контролировать себя. Возможно, Трип работает не так надежно, как ему внушали, и особенно подлые нейроны его подтачивают, а изначальная порочность представляет собой потенциальную ловушку... Или все намного проще. Может, они просто не рискнут вкладывать в раскрутку героя, чьи неконтролируемые склонности публика может счесть... неприятными.
Аврора скривила губы и обнажила спину.
— Давай, детка, поработай со мной.
Она была блеском в глазах всех его прежних партнерш, той мигающей искоркой, которая словно говорила: «Поберегись, ты, поганый извращенец. Малейшая оплошность, и с тобой покончено!». Она была шестилетней Пенни, обещающей никому не говорить, несмотря на кровь и переломы. Она была отцом, стоящим в темном дверном проеме с непроницаемым взглядом, словно говорившим: «Мне про тебя кое-что известно, сын, и ты никогда не узнаешь, что это».
— Рори, — осторожно заговорил Дежарден, — ты насчет этого ни к кому не обращалась?