– Господи, а сын ваш как же? – Михаил Моисеевич впервые встретил человека, которого тридцать седьмой год не коснулся, а горя пережил не меньше.
– Сын переждал где-то годик, навел справки. Подозрения на него не упали. Вернулся, забрал наш магазин, пишет, все нормально. Но я знаю, он сам бандитом стал. Других теперь давит.
– И вы с тех пор не виделись?
– Один раз он в Нью-Йорке появился. Крутой, как они теперь говорят, весь в золоте, с перстнем. Порассказал о жизни своей сытой. Лучше бы не рассказывал… Звал вернуться. Я как послушал сыночка, понял: в Америке и умру.
– А жена ваша?
– Клавочка умерла еще до Горбача. Рак желудка вовремя не определили.
– Клавочка?!
– Да, а что вас смутило?
– Мою маму тоже Клавой звали.
– Тогда еще по одной. Помянем наших Клавочек. – Сотов разлил остаток из бутылки и поставил ее на пол: – Ваша матушка хоть мужа дождалась?
– Нас с мамой, как многих родственников «врагов народа», всем на удивление, не тронули. Но мама сохла на глазах. Вскоре после смерти Усатого папу отпустили. Мы с мамой его встретили. Расстались они молодыми красивыми людьми, а свиделись вновь больными стариками. Отцу партбилет вернули, приглашали опять Главспирт возглавить. Он их послал подальше. И через три года умер. Мама через пять.
Мужчины выпили. Сотов встал и обнял Зелена:
– Вот тебе, Миша, и любимая родина…
Михаил Моисеевич хотел что-то ответить, но перебил телефон. Зелен стер кулаком с глаз слезы, снял трубку и услышал встревоженный голос лифтерши:
– К вам молодые люди просятся. Не знаю, пускать ли. Уж больно на ваших знакомых не похожи…
– Дайте им трубку.
– Михаил Моисеевич, папа у вас? – спросили сочным басом.
– Какой папа? – растерялся Зелен.
– Папа Семен.
– Семен Григорьевич, это, кажется, ваш сын.
– Андрюшка приехал. Пустите его.
Зелен распорядился пропустить визитеров.
– Я понял, ваш сын там не один.
– Бандюков своих привез. Я наказал. Мы, Миша, имеем дело с бандитами, против них только бандиты годятся. Теперь мой сын тебя охранять будет. Чтоб как с Похлебкиным не вышло. От милиции, как ты уже понял, проку мало.
Изумленный Зелен, покачиваясь, побрел открывать дверь. Сотов поддерживал его за локоть. На пороге весело гоготали четверо здоровенных молодцов. Один из них выступил вперед и схватил Сотова в охапку:
– Папка, я уж, блядь, и не думал, что свидимся!
– Здравствуй, сынок. Ты хоть в доме профессора не матерись.
– Прости, отец, постараюсь.
– Да уж, голубчик, постарайтесь, а то вашего батюшку после посещения Подольска проблема чистоты русского языка встревожила, – пробормотал Зелен и поплелся на кухню менять посуду.
Екатеринбург. 2000 год. Март
Наталья Андреевна вытряхнула полную окурков директорскую пепельницу в мусорный пакет, протерла ее тряпкой и вернула на стол. Разбросанные по столешнице бумаги, прессу и пачку сигарет «Кэмел» не тронула. Генеральный не любил, когда прикасались к его вещам или документам. Как оставил, так должно и быть.
Окинув профессиональным взглядом прибранный кабинет и потушив люстру, она перебралась в приемную. За десять минут справилась с полом, смахнула пыль со шкафов, перевела телефон на факс и посмотрела на часы. Стрелки показывали без пяти восемь. Другие помещения она успела убрать раньше, сразу, как ушли сотрудники. Директор обычно засиживался допоздна, но сегодня поехал кого-то встречать в аэропорт, и она уходила последней. Сегунцова-старшая совмещала во время своих дежурств несколько профессий. Она служила секретарем генеральному, кормила сотрудников в маленьком буфете, а когда все уходили, убирала кабинеты. Сегодня она все эти обязанности уже выполнила. Можно переодеться – и домой.
Она включила сигнализацию и, выйдя на улицу, старательно заперла офис.
– Наталья Андреевна Сегунцова? – Словно из-под земли возникли два огромных мужика в камуфляжных костюмах.
– Да…
– Садитесь в машину. – Женщина пыталась сопротивляться, но силы оказались не равны. Ее взяли под локотки и внесли в салон. Машина с визгом рванула с места.
– Что все это значит? Куда вы меня везете?!.
– Домой, – мрачно сообщил тот, что сидел с ней.
– Но я сама… на автобу…
– Сидите спокойно, – перебил ее суровый похититель. И она замолчала.
Где они едут и в каком направлении, Сегунцова-старшая с испугу не поняла. Обычно дорога от офиса до дома занимала около сорока минут. Это в том случае, если автобус подкатывал быстро. Когда его приходилось ждать, добиралась за час.
– Приехали, – тем же мрачным тоном сообщил мужик.
Она взглянула в окно и увидела свой двор. А прошло с момента «захвата» минут пятнадцать. Она потянула руку к двери.
– Сидите. Когда выйти, вам скажут.
Сегунцова вздрогнула и затихла. Она пронаблюдала, как верзила, сидевший за рулем, выбрался из машины, огляделся и шагнул в ее парадное. Через три минуты в кармане мужика, сидевшего рядом, зазвонил телефон. Он достал трубку.
– Понял, Паша, – Убрал мобильник обратно, открыл дверцу, вышел сам и протянул ей руку: – Теперь можно. – Крепкой хваткой он подхватил ее под локоток, и вскоре она оказалась перед собственной дверью. Второй мужик стоял на лестнице на полпролета выше. – Открывайте.
Наталья Андреевна дрожащей рукой извлекла ключ, но вставить его в замок у нее никак не получалось.
– Дайте мне. Мы войдем вместе. Если в квартире посторонних нет, я вас оставлю.
– Там же дочь.
– Мы войдем вместе, если в квартире нет посторонних…
– Хорошо, не повторяйте. Я поняла, – взмолилась Наталья Андреевна, хотя понять ничего не могла.
Они вошли в переднюю. «Захватчик» остановил хозяйку жестом и быстро двинулся внутрь. В первой комнате он никого не обнаружил, в кухне тоже. Распахнул дверь в конце коридорчика и увидел Марину в обществе молодого человека. Они мило беседовали, сидя на тахте. Молодые люди оглянулись, Алекс заметил направленный на него пистолет и невозмутимо изрек:
– «Барс», я тридцать два десять.
– Извините. – Пистолет опустился. – Объект доставлен. Переходим на наружное наблюдение.
– Спасибо, – поблагодарил Слободски и повернулся к Марине: – Иди встречай маму.
– Господи, что происходит? Кто такой Барс?
– «Барс» – это охранная фирма. – Алекс улыбнулся.
Марина выбежала в прихожую. Мама стояла в пальто и громко рыдала. Марина бросилась к матери, обняла ее: