– Если Червь в самом деле червь, – заметил я, – то у него не может быть скелета. Я думаю, нам ничего другого не остается, как ждать и положиться на волю Господа.
В глазах Эбергарда появился насмешливый огонек.
– Вы в самом деле такой… верующий? В самом ли деле Господь всемогущ?
– Всемогущ, – подтвердил я серьезно. – Но черти расторопнее.
– Гм, – сказал он в затруднении. – Сейчас вы кажетесь таким твердолобым верующим, но я что-то не видел, чтобы вы вообще молились! Даже крестились.
– Я всегда держу слово, – объяснил я снисходительно, – когда имею дело с людьми, и не всегда – если с Богом. Бог способен прощать.
Он покачал головой, но ответить не успел, ахнул, глаза уставились поверх моей головы. Ладонь звучно шлепала по земле, отыскивая меч. Я оглянулся, оцепенел. В половину неба над нами висит исполинское лицо, звезды просвечивают насквозь, но как-то тускло, едва-едва, и только две горят нещадным блеском, вроде бы даже ярче обычного: в глазах этого мага. Что маг, я ни секунды не сомневался: лицо дьявольски умное, злое, циничное, всматривается в нас с интересом исследователя, которому попались любопытные насекомые.
Брат Кадфаэль торопливо начал во весь голос новую молитву, я ощутил, как с каждым словом тяжесть с груди спадает, но само лицо не исчезло, напротив, как бы овеществилось еще и еще, звезды уже не просвечивают, хотя седая борода истончается в ночи, кончики седых усов тоже размыты, но лицо почти настоящее, и если маг просто дунет в нашу сторону…
Озноб пробежал между лопаток, Эбергард наконец обнажил меч и встал, дрожа и явно чувствуя себя глупо и страшно беспомощным. Рядом поднялся с обнаженным мечом Смит, усы воинственно встопорщились.
Я собрался с силами, сказал громко:
– Это не совсем вежливо вот так подсматривать. Нарушение прав личности!.. Если хочешь, приходи в своем облике. У нас найдется, о чем поговорить.
Сэр Смит нервно оглянулся.
– Сэр Ричард, о чем вы говорите? Это же злой колдун!
– Пока вина не доказана, – возразил я, – надо считаться с презумпцией. Я тоже считаю, что Ламброзо прав, но надо считаться и с гуманитарным мнением сексуальных женских меньшинств…
Брат Кадфаэль на миг поднял взгляд от книги и укоризненно покачал головой. Я сказал твердо:
– Я здесь это самое… его светлость! И если приглашаю к костру, то гарантирую неприкосновенность личности и безопасность в пределах гаагских… или женевских?.. да какая на хрен разница, кому нужны эти точности, в общем – не тронем.
Колдун не ответил, даже не моргнул, но я чувствовал, что услышал и все понял. На высоком темном лбу морщины как горизонтальные, так и крутые заломы бровей, что придают лицу мефистофельское выражение, длинный нависающий над губами нос, носы ведь растут всю жизнь, потому у стариков носы всегда длиннее, чем были в молодости, глаза в темных пещерах, запавшие, однако яркие, наполненные умом и силой.
Я сказал снова с величавой надменностью лорда:
– Словом, приглашение остается в силе.
Сквозь лицо медленно проступили тусклые звезды, а лицо начало терять вещественность, исчезли резкие морщины, расплылись контуры. Дольше всех продержались глаза, они сверкали, как звезды, и, даже когда брат Кадфаэль закончил читать на звонкой ноте и сказал твердое «аминь», мне чудилось, что колдун все еще наблюдает за нами.
Кадфаэль все понял, покачал головой.
– Там только звезды, – сказал он мягко. – Нечестивец застал врасплох, применив новое заклятие, но с Божьей помощью и верой в сердцах мы одолели и развеяли наваждение.
Сэр Смит спросил настороженно:
– А что он увидел?.. Когда мы были в Аланском походе, на какие только уловки ни пускались, чтобы узнать, где противник, сколько его, где заставы и часовые, как расположен лагерь…
Кадфаэль кивнул.
– Да, этот нечестивец явно передаст тем, кто идет по нашему следу, все, что увидел.
– А что он видел? – спросил сэр Смит. – Сколько нас, сколько коней, одного монаха… Ах да, наверняка запомнил, что наша стоянка ограждена святым заклятием… Думаешь, эту черту в самом деле никто не переступит?
Брат Кадфаэль ответил с едва заметным оттенком гордыни:
– Нечисть – никогда!
– А люди? – спросил сэр Смит коварно.
Брат Кадфаэль вздохнул.
– Все люди – дети Господа Бога. Потому им везде доступ. К сожалению, среди людей нельзя провести четкую линию, кто хорош, а кто плох.
– Почему?
– Потому что черта эта постоянно сдвигается, – ответил брат Кадфаэль с некоторым горестным недоумением. – То в одну сторону, то в другую. Иногда поднимается и опускается… Иногда вообще какая-то размытая! А вот с нежитью просто: всякая – зло. Ее надлежит уничтожать любую.
Я сказал с нетерпением:
– Значит, будем ждать пока что нечисти. Вряд ли преследователи могут двигаться так же быстро, как и мы. А вот нежить…
Смит подумал, ушел в своему коню. Мы видели, как долго возился с переметными сумами, а когда вернулся, прижимая что-то в мешке к груди, лицо было донельзя смущенное.
– Вот, – произнес он с неловкостью, – собирался только на Юге… Но, похоже, для последнего боя… придется.
Он запустил руки в мешок, мы увидели сперва хлынувший чистый оранжевый свет, затем настоящее чудо в руках сэра Смита: золотой шлем императорской гвардии.
Все собрались в круг, Смит бережно поставил свое сокровище на валун, что, оказывается, совсем не серый – заиграл мелкими вкраплениями зеленых, синих и коричневых стеклышек, из-за чего стал просматриваться в глубину, а сам шлем лучится, как горящая свеча.
Эбергард первым нарушил благоговейное молчание:
– Вы обращаетесь с ним, как с яйцом перепелки. Но, по слухам, такой шлем простыми мечами даже не поцарапать. Да и вообще… ничем не поцарапать, не пробить.
У Дилана вырвалось:
– Я бы не стал пробовать! Такая красота!
Эбергард буркнул:
– А не важнее сохранить жизнь и выполнить задание государя? Сэр Смит, вы позволите?
Было видно, как Смиту хочется не позволить, но лишь вздохнул и кивнул.
– Да, граф. Конечно, граф. К вашим услугам, граф. Все, что угодно, граф…
Эбергард вытащил меч, все затаили дыхание, острие коснулось блестящей выпуклости шлема. Мы ожидали легкого стука или хотя бы скрипа, но все тихо. Эбергард легонько ударил по навершию, осмотрел шлем и острие меча, ударил сильнее, а затем размахнулся и нанес тяжелый рубящий удар обеими руками.
Все ахнули, так раскалывают даже стальные панцири. Однако шлем лишь шатнулся и остался невредим. Смит, что дотоле задерживал дыхание, облегченно вздохнул.