Все еще содрогаясь от холода, я надавил, будь что будет, камни без скрипа медленно подались. Щель появилась такая, что и палец не просунуть, но я уловил тепло, запахи растопленного масла, навалился так, что жилы под коленями затрещали. Камень подался еще, я с великим трудом протиснулся, камень тут же, движимый невидимым противовесом, встал на место.
Я стоял в темной нише, прямо перед лицом мелко колыхалась портьера из плотного полотна. Голоса зазвучали громче. Я страшился, что мое надсадное дыхание услышат, но там говорили на повышенных тонах, ругались, даже послышался чей-то обиженный вскрик.
Очень осторожно я рискнул отогнуть край портьеры. Сердце, и без того трепыхающееся, как у воробья, задергалось еще чаще. Тронный зал, сам король в своем кресле с высокой спинкой, снова два кресла справа и слева зияют предательской пустотой, а к выходу идет, явно разгневанная королем, пятерка мужчин в помятых доспехах и со следами долгой дороги на одежде и лицах.
Шарлегайл смотрел вслед грустно, но, когда, выпустив рыцарей, в зал вошли оборванные крестьяне, выражение смертельной усталости сменилось участием и сочувствием. Я даже подумал, не лицемерие ли, слишком быстро... Хотя, возможно, и лицемерие тоже.
Я смотрел на новых просителей, и Шарлегайл смотрел, и я видел, что королю сказать просто нечего. Перед ним встали группкой усталые мужчины в потрепанной одежде, простолюдины, с плотницкими топорами за поясами. Все, как на подбор, крепкие, рослые прошедшие отбор тяжелой работой в лесу и на поле умеющие рубить лес и рубить нападающего на скот зверя или демона. Сейчас они измождены, а в лицах безнадежность.
– Говорите, – сказал король.
Мне показалось, он чувствовал себя голым от того что оба кресла, справа и слева, зияют, как бездны. Даже за спинкой его кресла всего лишь двое стражников.
– Ваше величество, – сказал один из крестьян, самый старый, уже седой, но все еще крепкий, как дуб, мужчина. – Ваше величество!.. Мы пришли из деревни Острой Рыбы...
– Знаю это место, – кивнул Шарлегайл. – Прекрасная деревня. Скоро ей быть городом! Я там бывал...
Крестьянин сказал мрачно:
– Ей уже никогда не стать городом, ваше величество.
Улыбка замерзла на губах Шарлегайла.
– Что?.. Войска Карла?
– Карл прошел мимо, мы для него слишком высоко в горах. Но за ним демоны... Перед вами, ваше величество, все, что осталось от нашей Острой Рыбы...
Шарлегайл пытался сглотнуть ком в горле, но я видел, как заблестели влагой его глаза. Он открыл рот, подыскивая слова утешения, в это время дальняя дверь с грохотом распахнулась. Вошли Истаниэль, сэр Джон и сэр Гаальц. Гаальц сразу зыркнул на пустые кресла, на лице появилось выражение злобного удовлетворения. Сэр Джон, напротив, на кресла внимания не обратил, но очень внимательным взглядом окинул обоих стражников, тут же быстро осмотрел весь пустынный зал... некогда заполненный до отказа доблестными рыцарями и красивыми дамами.
Все трое направились прямо к трону. Крестьяне почтительно расступились. Гаальц поклонился чуть, словно не короля приветствовал, а своего подчиненного начальника стражи, сказал резко:
– Итак, ваше величество?
Шарлегайл вскинул брови:
– Вы о чем, барон?
– У вас было время, – отчеканил Гаальц, – чтобы послать войска на защиту наших владений. Вы не послали.
– Мне послать некого, – ответил Шарлегайл устало. Сэр Джон, окинув критическим взглядом двух стражников, заметил:
– Да и здесь у вас что-то не густо.
– Для меня достаточно, – ответил Шарлегайл сухо.
– Но не для нас.
– Что вы хотите сказать, благородный барон?
Сэр Джон обнажил меч. Гаальц тотчас же вынул меч тоже, а Истаниэль, поколебавшись, вытащил из ножен свою сверкающую смертью полосу острой стали.
– За нас скажет вот это, – ответил Гаальц. Шарлегайл проговорил сурово:
– Вы сознаете, что сказали?
За его спиной стражники уже с мечами наголо встали с обеих сторон короля. И хотя это крепкие сильные воины, но я видел, что у них нет шансов против этих троих, выросших с оружием в руках.
– Да, – ответил Гаальц, – вы низложены, сэр! Этот трон займет более достойный.
Сэр Джон посоветовал почти благожелательно:
– Уходите без драки, сэр Шарлегайл. Мы не хотим обагрять этот трон кровью. Уходите... Вас некому здесь защитить. Ланселота нет...
Я уже выровнял дыхание, сердце перестало колотиться, как погремушка. Весь в полосках засохшей крови, пламенеющих царапинах, с лохмотьями рубашки, что свисает до колен, я выдвинулся из-за портьеры, молот в руке, меч в другой.
– Но есть я.
Мое появление было неожиданностью для всех, но Шарлегайл только бровью дернул, стражники даже не оглянулись, не спуская глаз с рук баронов, а сами бароны застыли на полпути. Их глаза прикипели к моему молоту, затем перескочили на чудесный меч, – по лезвию пробежали в ожидании крови багровые искорки, – снова вернулись к молоту. Лица начали бледнеть и вытягиваться.
Сэр Истаниэль, самый тугодумный и отважный до дурости, прорычал:
– Это ж простолюдин!.. Если мы все трое... он ничего не сумеет...
Я улыбнулся и занес руку с молотом для броска.
– Рискни?
Сэр Джон поспешно бросил меч в ножны, отступил. Гаальц, бледный и несчастный, словно вытащенная из воды собака, сделал два шага назад, рука дрожала, все не мог попасть лезвием в ножны. Истаниэль стоял, пожирая меня глазами.
Шарлегайл сказал кротко:
– Благодарю, мой друг. А теперь, бароны, я прощаю вас вторично... Что-то во мне слишком много от всепрощающего христианина. Не закончить бы, как король Арнольд. Потому предупреждаю заранее, третьего раза не будет! Если вы сейчас же не уберетесь из замка и не вернетесь в свои владения... вы будете казнены. Даже не мечом, я велю вас повесить на городских воротах.
Гаальц и сэр Джон попятились, уводя с собой Истаниэля. Уже у самой двери Гаальц перевел дыхание, сказал дрожащим голосом:
– Ваше величество, вы сделали ошибку...
– Я знаю, – ответил Шарлегайл. – Мне следовало вас убить сейчас.
– Я не о том! Вы должны были принять наши справедливые требо... просьбы. Ведь они не только от нас троих.
Дверь за ними захлопнулась. Шарлегайл повернулся ко мне, лицо его осунулось еще больше, в глазах была глубокая печаль.
– Спасибо, сынок... Я не буду тебя спрашивать, почему ты оказался в таком месте, где тебе не надлежит быть. Но если ты сам раскрыл свое убежище, то нечестно этим пользоваться. Сейчас ты сделал больше, чем сохранил мою шкуру. Ты сохранил и свою душу. Иди с миром.
* * *
Шартреза пробиралась по опустевшим залам, останавливаясь, прислушиваясь, перебегая из одной ниши в другую. Раньше такое путешествие невозможно было бы проделать, даже став невидимкой, обязательно кто-нибудь сбил бы с ног, а сейчас по залам гуляет ветер, иногда проносится голодная собака, даже наверху места для стражей с арбалетами опустели, как Троя после раскопок Шлимана...