Я еще тогда, в дороге, бросал и бросал во все встречные камни, деревья, скалы, стараясь вычленить закономерности, а в Зорре ходил на задний двор, где глухие стены, упражнялся там. Даже придирчивый Бернард, помню, начал посматривать с уважением.
Сегодня, потерзавшись непонятными душевными муками — эх, нет здесь психоаналитика! — выбрал время, когда там не упражняются, — не люблю зевак, — вышел на задний двор и начал бросать молот в огромную наковальню. Не сокрушит, понятно, зато отработаю дистанцию, с которой еще есть смысл бросать, научусь сам ловить и бросать как можно скорее, не теряя драгоценные секунды на широкий размах…
— Из тебя выйдет воин, Дик, — послышалось за спиной голос. — Настоящий воин!
Бернард надвигался огромный, массивный, медведь в латах, а не человек. Все-таки великаны, от которых ведет род, — непростые ребята.
— Почему воин? — спросил я. — Может быть, я вот прям жажду в менестрельство! Всеми фибрами туда лезу.
Он отмахнулся.
— Да хоть жабрами. Я же вижу. Ты мечешь эту нечестивую штуку и… чувствуешь удовольствие, будто служанку завалил на сено.
— Какое удовольствие? — ответил я замученно. — Я всего лишь хочу, чтобы получалось, как я хочу.
Он кивнул с глубоким удовлетворением.
— А как, по-твоему, становятся мастерами? Вот так же: одно и то же, одно и то же. С мечом, щитом, топором, конным, пешим, в доспехах и без. Одни считают, что им хватит и первых уроков, пора и по бабам, а вот мы упражняемся и упражняемся… А потом и бабы наши, и вообще все наше! До горизонта и — дальше.
Острая печаль стиснула мое сердце. Молот прилетел, саданул меня рукоятью по пальцам, разбив в кровь, и рухнул под ноги.
— Все мне не надо, — вырвалось из меня тихое, словно стон умирающего зайца. — Мне совсем-совсем не все надо…
Бернард взглянул остро.
— Да? — рыкнул он. — А может, тебе надо больше, чем все?
Я поднял на него взгляд. Бернард смотрит серьезно, сочувствующе. Похоже, эта закованная в доспехи каменная глыба что-то чувствует.
— Боюсь, — прошептал я, — что ты недалек…
— От истины, — сказал он подозрительно, — или вообще?
Раздались звуки музыки, через двор шла королева, строгая, но улыбающаяся милостиво, одета для дороги в пурпурный плащ, золотая пряжка разбрасывает солнечные блики. Голубое платье искрится мелкими блестками, такие же голубые платья и на придворных, почти все моложе королевы, а двое совсем маленькие девочки с большими букетами цветов в обеих руках.
Я остановился, любуясь лучом света в темном королевстве терминаторов, где все лязгает, звякает, грохочет, грюкает, земля вздрагивает под тяжелыми шагами, будто во все стороны расхаживают гуляющие экскаваторы.
Королева Шартреза остановилась, заприметив нас с Бернардом. Бернард почтительно преклонил колено. Я поколебался, совсем недавно разговаривали с нею запросто, но Бернард прав: на людях надо вести себя иначе.
Я преклонил колено. Шартреза улыбнулась — похоже, понимает.
— Бернард, — сказала она певучим голосом, — я вижу, не оставляешь молодого рыцаря заботой. Наверное, смотришь далеко в будущее… где сэру Ричарду придется очень непросто?
Бернард поднялся, сказал густым сильным голосом:
— Ваше высочество! В сражениях смерть настигает всякого. Но для рыцаря сложить голову за короля, за королеву, за даму сердца — славная гибель, мужская гибель. Ричард молод годами, но рука его крепка, а сердце закалено в боях, как железо в горне кузнеца, а потом в кипящем масле. Неизвестно, кем бы он стал, но Тьма пришла в наши земли… и вот он выучился биться и по-рыцарски, и по-степняцки, копьем и мечом! Ему уже нет равных среди наших воинов в бою на секирах, а на алебардах я готов выставить его против любого из королевских воинов…
Шартреза рассмеялась:
— Ты так горячо его расхваливаешь!.. Это потому, что не можешь похвалить себя?
Бернард снова поклонился.
— Я человек простой, могу похвалить и себя. Но в Ричарда я так много вложил, что это почти что я!
Она осмотрела нас обоих демонстративно внимательно, за ее спиной захихикали придворные дамы.
— Спасибо, славный Бернард, — сказала она наконец тепло. — Спасибо.
Третий день я бродил по городу в тщетной надежде, что Лавиния выйдет за покупками или по каким-то еще делам. Здесь нет городского сада, но есть костел, сегодня пятница, дожить бы до воскресенья, а потом можно будет увидеть ее по дороге на воскресную проповедь…
Прямо на площади меня перехватил мальчишка в наряде королевского оруженосца.
— Сэр Ричард! — закричал он еще издали. — Сэр Ричард!
Он подбежал, но прохожие уже обратили внимание, что сэр Ричард — это я, а что он, такой счастливец, вот сейчас будет общаться с самим сэром Ричардом.
— Что случилось?
— Сэр Ричард, — повторил он громко и счастливо, — мой король послал меня за вами, сэр Ричард!
— А что стряслось? — повторил я.
— Не знаю, сэр Ричард, — ответил он честно и добавил уже серьезнее: — Но его высочество велели прибыть в его покои немедленно!
Я вздохнул, оглянулся на мрачное массивное здание, в котором, по слухам, поселилась по приезде благородная леди Лавиния.
— Ну что ж, пойдем…
— Можно мне пойти с вами рядом? — спросил он живо. И, не дожидаясь ответа, спросил быстро: — Это и есть тот самый молот?..
— Да, — ответил я на ходу.
Он быстро-быстро шагал справа, торопился, забегал даже вперед, быстрые глаза обшаривали молот, на хорошенькой румяной мордашке отразилось сильнейшее разочарование.
— Он такой простой!
— Сила рыцаря не в перьях на шлеме, — сказал я. — Еще не знаешь?
Его чистые детские щеки залила густая краска.
— Простите меня, сэр Ричард, — сказал он голосом, полным раскаяния. — Но об этом молоте рассказывают такое, что я представил его размером с наковальню, на нем должны быть таинственные колдовские знаки!
— Они там, — сказал я, — внутри.
— О, — сказал он почтительно, глаза округлились. — Я о таком даже не слышал…
Стражи у королевских покоев отсалютовали копьями. Оруженосец не успел сделать им повелительный жест, показывающий мне, что и он здесь распоряжается… на пару с Беольдром, стражи заулыбались и распахнули ворота. Три дня тому или четыре — не помню, они с огромным удовольствием выносили из этого зала Сира де Мертца, который возжелал поставить нашего короля на колени… И еще помнили мою роль.
В глубине зала на троне я увидел роскошную белую пену, выступающую из пурпурного плаща, и лишь потом вычленил из этого великолепия бледное худое лицо короля. Седые волосы падают на глаза, опускаются пышными прядями на плечи, а седые усы и борода полностью скрывают не только нижнюю часть лица, но и всю грудь.