Сейчас трудно сказать, насколько этот проект мог быть реализован — в реальности, после восстановления Империи, у принца так и не дошли до него руки. Он предпочел старый, уже неоднократно проверенный дядей рецепт решения экономических и иных проблем, в частности перенаселения, путем территориальной экспансии и захватнических войн. И все же надо отдать должное Луи-Наполеону — половину получаемой им суммы, уже в бытность президентом, и без того крайне малой, он тратил на благотворительность. И если цивильный лист Карла X превышал 30 миллионов, а Луи-Филиппа более 14 миллионов, не считая доходов от ренты и владений, то сумма, получаемая Луи-Наполеоном, на этом фоне выглядела просто жалко — 1 200 000 франков в год. Естественно, что с этой смехотворной суммой он не мог помочь всем безработным, которым хотел протянуть руку помощи. Из ста тысяч франков, получаемых им ежемесячно, он отдавал половину на помощь рабочим, и, давая эту сумму, он мог удовлетворить лишь четвертую часть приходящих к нему просьб о помощи, как об этом сообщают Галликс и Ги в своей «Полной истории принца Луи-Наполеона». В этих условиях, не дожидаясь пересмотра цивильного листа, он обращается с официальной инициативой, чтобы оказать помощь отчаявшимся. В своем послании от 6 июня 1849 года к Законодательному собранию он особенно настаивал на создании «рабочих колоний», о которых писал в «Уничтожении нищеты»: «Желанием правительства должно быть стремление прийти на помощь трудовому народу… используя в пользу бедных ценность неиспользуемых земель», — подчеркивал он.
Необходимо выделить еще один важный аспект социальной доктрины Луи-Наполеона: сделать рабочих собственниками. «Нужно им дать, — писал он в «Уничтожении нищеты», — место в обществе и связать их интересы с землей. Наконец, пролетариат не имеет организации и материальных ценностей, прав и будущего, нужно ему дать права и будущее, раскрыть его самосознание при помощи ассоциаций, образования и дисциплины» {95}. «Дайте пролетарию законное место в обществе, — призывал он правительство Луи-Филиппа в одной из своих статей, — и вы в ту же секунду сделаете из него человека порядка, преданного общественному делу, ибо вы ему дали интересы, которые нужно защищать». И если он так считал, то только потому, что «сегодня, по его мнению, с правлением каст покончено: можно управлять только при помощи масс; и их надо организовать, чтобы они могли сформулировать свои требования, и их дисциплинировать, чтобы они могли быть управляемы и просвещенными в соответствии со своими устремлениями» {96}. Книга «Уничтожение нищеты» была издана несколько раз довольно большими для того времени тиражами, стала известна во Франции и принесла автору немало симпатий в обществе. Жорж Санд писала пленнику: «Итак, вот где ваша новая слава, ваше истинное величие. Страшное и великолепное имя ваше оказалось недостаточным, чтобы победить нас… (Имеется в виду сила воспоминаний о Наполеоне, которых оказалось недостаточно для того, чтобы поднять Францию на борьбу с режимом Луи-Филиппа. — Прим. авт.) Его славное царство уже не от мира сего, и наследник этого имени, склонившись над книгой, размышляет, растроганный, о судьбе пролетариев». Даже Беранже, соблазненный проектами Луи-Наполеона, отправил письмо в Ам, в котором писал о величии мысли принца, которая ему позволяет, находясь в тюрьме, думать о страданиях других, что сильно импонировало не только поэту, но и рабочим.
Труды Луи-Наполеона публикуются во Франции и за границей, в 1845 году директор «Ревю де Лямпир» Трамблэр начинает издание полного собрания его произведений. Не исключено, что тематикой и содержанием своих работ принц хотел привлечь к себе внимание республиканцев, а возможно, и склонить их на свою сторону. Луи-Наполеон часто возвращается к альянсу, существовавшему между республиканцами и бонапартистами, датированному периодом Ста дней и укрепившемуся во время правления Луи XVIII и Карла X. Но поскольку бонапартизм исповедовал идею примирения, то его сторонники не должны были принадлежать ни к одной из партий, будь то республиканская, легитимистская либо орлеанистская. Луи-Наполеон выступает с критикой созданной Гизо системы государственного управления и разоблачает ее антинародную сущность. Нужно отдать должное принцу, он не подвергает нападкам систему, а проводит исторические параллели между династией Стюартов и Орлеанов, совершающих, на его взгляд, одинаковые ошибки.
В «Исторических фрагментах 1688 и 1830», написанных в 1841 году, Луи-Наполеон предостерегает правительства Луи-Филиппа: «Правительства, которые не обладают достаточной популярностью, чтобы править в согласии со всеми гражданами, или недостаточно прочные, чтобы держать всех граждан в оппозиции, могут держаться только путем поддержания раздоров среди партий… Народы не должны доверять принцам, которые для того, чтобы взобраться на трон, нуждаются в успокоении умов своими декларациями и льстят партиям обещаниями. Пример этих несчастных королей доказывает, что когда правительство сражается с идеями и пожеланиями нации, результаты этой политики оказываются противоположными их устремлениям» {97}.
Вопрос о всеобщем голосовании волновал в одинаковой степени как республиканцев, так и бонапартистов. И те, и другие были ревностными сторонниками воплощения этого принципа в жизнь. Отсюда наметилось сближение этих двух влиятельных политических течений, чему немало способствовала близорукая политика правительства Гизо. Чтобы привлечь симпатии республиканцев на свою сторону, Луи-Наполеон всячески подчеркивал важность всеобщего избирательного права для правильного функционирования государственного механизма и перестал акцентировать свое внимание на наследственном характере императорской власти, предпочитая ограничиваться общими суждениями по поводу государственного устройства Франции. Различия, существовавшие во взглядах, прежде всего по вопросу о роли исполнительной власти и месте парламента в государстве, не мешали принцу и республиканцам выступать вместе против режима Луи-Филиппа {98}. В 1843 году республиканская газета «Ле Журналь дю Луаре» даже отправила Луи-Наполеону свидетельство о гражданстве, после того как получила от него заверения в том, что он никогда «не требовал иных прав, как только прав французского гражданина», то есть не помышляет об императорской короне. И все же большинство республиканских лидеров сдержанно относились к фигуре принца. Откровенно говоря, это было оправданное недоверие, о чем свидетельствует письмо Луи-Наполеона к Жорж Санд, отправленное в ноябре 1843 года, в котором он с враждебностью отзывался о республиканском способе правления {99}, поскольку идеалом принца всегда оставалась консульская республика во главе с императором.
Своими работами Луи-Наполеон заявляет, что он не просто наследник, но и человек, обладающий необходимыми знаниями и умом для управления государством, и что лучшей и более достойной кандидатуры на престол не найти. Еще со времен смерти сына Наполеона принц всячески старается заявить о себе, и на авантюрные проекты мятежа, собственно говоря, он соглашается по той же причине. В письме к Вейяру он пишет: «Булонь стала для меня страшной катастрофой, но… в 1833 году император и его сын были мертвы, и у дела империи не осталось наследников. Франция, кроме них двоих, больше никого не знала. Некоторые Бонапарты появлялись… но лишь как физические тела без идей… но для народа преемственность была прерванной, все Бонапарты были мертвы. Я восстановил прерванную нить, и я это сделал целенаправленно и осознанно».