Менаже, исследователь народного бонапартизма, подчеркивал, что «сила идеи Империи и уникальная политическая обстановка в стране сделали возможной реставрацию империи, невозможную еще несколько лет назад». Он считает, что все препятствия на пути к ее восстановлению были сметены народным бонапартизмом и что без народной поддержки Луи-Наполеон не продержался бы у власти ни дня. Таким образом, заключает Б. Менаже, наполеоновская легенда увенчалась провозглашением Империи {376}.

Провозгласив Империю, Луи-Наполеон стал главой клана Бонапартов и должен был улаживать запутанные проблемы своих родственников, проявлявших свой неуживчивый и сварливый характер кстати и некстати. Проблема заключалась в том, что у принца не было наследников, а семейство Бонапартов уже собралось делить наследство. Установив Империю и династию, император оказался в той же ситуации, что и его дядя, тот также был в конфронтации со своей семьей. Семейные и династические проблемы стали частью императорского наследия, и Наполеон III должен был, хотел он того или нет, делать все возможное, чтобы уменьшить негативные последствия семейных дрязг для своего режима.

Новоиспеченному императору надо было также сохранить народную поддержку для укрепления своей власти и консолидации режима, поскольку, в отличие от своего дяди, он зависел от всеобщего голосования, которое осуществлялось не только во время плебисцитов, но и во время муниципальных выборов. Очевидно, что если с установлением режима Второй империи все зависело от императора, то он зависел не только от органов государственной власти, но также и от людей, которыми он управлял. Среди министров было всего несколько убежденных бонапартистов, самые яркие имена режима: Барош, Руэр, Морни, Фортуль. Подобные им начинали свою политическую карьеру орлеанистами, и многие в душе продолжали симпатизировать делу Орлеанов. Нужно отметить, что и самые верные, пламенные бонапартисты, как Персиньи и Э. Оливье, по-разному интерпретировали бонапартистскую доктрину, изложенную в «Наполеоновских идеях».

Второго декабря 1852 года Гизо писал своей английской приятельнице мадам Остэн: «…Империю воспринимают как естественное последствие ситуации, но ее провозглашение не вызывает ни энтузиазма в настоящем, ни доверия к будущему… Массы, друзья порядка, буржуазия и народ за императора, как если бы они были за президента, из страха перед анархией. Им больше нравится, что она зовется империей из антипатии к республике, из потворства их воспоминаниям и потому, что в слове «империя» чувствуется больше стабильности. Образованным классам, наоборот, император нравится меньше, чем президент. То, что они воспринимали как неизбежную необходимость, им не подходит в качестве постоянного режима….Это правительство, — продолжал анализировать Гизо, — даже став империей, осталось тем, чем было: властью, имеющей очень широкую основу, от которой отделен глава общества, которого такое положение дел вполне устраивает» {377}.

Трудно согласиться с последним тезисом Гизо, однако нужно признать, что действительно Луи-Наполеон опирался в своей политике на различные социальные слои населения. В идеале его политика должна была отвечать чаяниям этих слоев, чтобы провозглашенный им тезис об общенациональном характере режима не превратился в пустой звук, а это было очень непросто сделать, поскольку принцу-президенту необходимо было привлечь на свою сторону правящие элиты. Существует и иное мнение по поводу возникновения режима Второй империи — так, К. А. Писаренко, наоборот, считает, что успех «переворота всецело зависел от наличия единомышленников, считавших своевременным сосредоточение обеих ветвей власти в одних руках и готовых содействовать исполнению замыслов своего лидера. Таких единомышленников он и нашел, — подчеркивает автор брошюры, — в лице правительственных чиновников, многих влиятельных предпринимателей и части интеллигенции» {378}. Впрочем, как мы видели, правящая элита — нотабли — в поддержке Луи-Наполеону, как только ситуация в стране нормализовалась, тут же отказали.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С тех пор как преждевременное установление всеобщего избирательного права привело страну к хаосу, встал вопрос о власти в стране. Вторая республика силой своего естественного развития двигалась к диктатуре, как возможному варианту: монархисты не могли предложить ничего нового, кроме как возврата привилегий, а социалисты видели решение всех социальных проблем в переделе собственности. В этих условиях Луи-Наполеон предлагает срединный путь, становясь одновременно гарантом и поддержания порядка, и сохранения демократических преобразований в стране. В своей персоне он воплотил доверие народа, который на плебисците дал ему право собой руководить. Да, во Франции была установлена диктатура, но диктатура нового типа. Она претендовала на выражение голоса нации лучше, чем смогло бы это сделать Законодательное собрание.

Отечественный исследователь бонапартизма А. Н. Медушевский увидел в бонапартизме «по существу первую в истории нового времени попытку введения единоличного правления на основе народного волеизъявления. И в этом, — подчеркивает автор, — состоит ее историческая оригинальность в отличие от монархической власти традиционного типа или обычной военной диктатуры» {379}. Причины появления бонапартизма как исторического феномена Медушевский видит в синтезе демократии с самовластием, явившемся следствием провозглашения всеобщего избирательного права и наделения главы исполнительной власти фактически диктаторскими полномочиями. Отсюда вытекает неизбежность переворота 2 декабря, явившегося логическим завершением Февральской революции {380}.

Собственно бонапартизм как общенациональное движение и стал воплощением общенародной поддержки политики, проводимой принцем-президентом. С момента появления Луи-Наполеона на политической арене крестьяне увидели в нем своего человека. В нем они видели реализацию своих надежд и считали, что он защитит их от нотаблей. Но только после переворота политика Луи-Наполеона приобрела общенациональную поддержку. Фигура принца-президента оказывается выше и над узкими интересами отдельных социальных слоев общества, он претендует на проведение политики в интересах всей французской нации.

Таким образом, Луи-Наполеон Бонапарт, осуществив государственный переворот, был воспринят в обществе как спаситель общества. Имя Луи-Наполеона стало гарантией от возврата «старого порядка» и повторения революционного террора. Только он один на данном этапе развития страны мог примирить общество на основе стремления к стабильности и национальной славе. Принц-президент подчиняет себе государственную машину и усиливает контроль над обществом, чтобы избежать социального взрыва в стране. Одновременно с этим он заявляет о необходимости серьезных экономических преобразований, которые должны были привести к процветанию общества и решению социального вопроса.