По здешним меркам кузница была огромной. Грон насчитал не менее четырех горнов, причем к двум из них вели воздуховоды от огромных мехов, обслуживаемых четырьмя рабами. А у двух были собственные меха поменьше. Рабы были прикованы к стенам и наковальням толстыми бронзовыми цепями.
— Ну ты, сопляк, — Грона двинули в бок, — чего рот разинул. — В голосе слышалось удовлетворение, видимо, надсмотрщик гордился кузницей. Она была самой крупной в Аккуме, городе, известном своими кузницами. Сколько раз он приводил таких вот мускулистых увальней, разевавших рот при виде этого чуда. Они были здоровыми, крепкими, но очень быстро начинали чахнуть, харкать кровью, и вскоре один из подручных кузнеца расклепывал железный обруч с ноги трупа, а он — Кривоногий Саттам — вновь ковылял на базар искать новых здоровых рабов, которые также сначала будут стоять в дверях кузни разинув рот. — Чего, никогда не видел нормальной кузни?
— Вытяжка у вас слабая, оттого весь жар от горнов обратно в кузню задувает. — Грон пробурчал это, чтобы уесть надсмотрщика, но стоявший за соседней наковальней здоровенный мужик в кожаной коламе вдруг опустил молот и повернулся к Грону:
— Кто такой?
Надсмотрщик торопливо проковылял вперед:
— Новый молотобоец, господин. Только что купил у ситаккцев, всего за десять медяков!
— Молотобойца за десять медяко-о-в? — протянул хозяин, с сомнением разглядывая Грона.
Но надсмотрщик не уловил сомнения в голосе и радостно закивал.
— Да еще у ситаккцев… Кого они тебе всучили, Кривоногий?
Тут, видно, и до надсмотрщика дошло, что столь низкая цена существенно выходит за границы его способностей к торговле. Он побледнел от страха и злобно и испуганно посмотрел на Грона.
— А впрочем, больно молодой. — Хозяин обтер краем длинной коламы лицо и руки и бесцеремонно ощупал Грона, заглянул в рот и даже раздвинул ягодицы. — Не кастрат и не из ЭТИХ, одни предки знают, почему они так продешевили. Так что ты там говорил про вытяжку, раб?
Грон пожал плечами:
— Если уменьшить свод и удлинить трубу над горном, то весь жар будет оставаться внутри, поковка будет быстрее греться, да и в кузнице будет намного прохладней.
— Хм. — Хозяин повернулся к горну и долго рассматривал его, склоняя голову то к одному, то к другому плечу. — Может, ты и прав, раб, но я скорее отрублю себе руку, чем позволю какому-то рабу насмехаться над тем, что построили мои предки. Так что ты сегодня до вечерней зари без воды — понял?
Грон промолчал, а хозяин ткнул рукой в сторону наковальни и крикнул:
— Эй, Угром, прикуй-ка его ко мне, посмотрим, что умеет этот умник.
Первый день в кузне показался Грону настоящим адом. Тело еще болело, к тому же с непривычки он быстро потянул мышцы. Так что если бы он две недели не махал колуном на дровяном дворе в храме славного города Тамариса, то неизвестно, как он дожил бы до заката. Жара в кузне стояла страшная, и все — кузнецы, подмастерья, рабы — то и дело прикладывались к чану с солоноватой водой, который неутомимо наполнял обливавшийся потом колодезный раб, рысью носящийся от колодца до чана с бадьями на плечах. Когда хозяин последний раз ударил молотком и зычно рявкнул: «Закат!» — Грон чуть не грохнулся рядом с наковальней. А хозяин пристально посмотрел на него и кивнул надсмотрщику:
— Дай ему воды. — Посмотрев, как Грон осторожно пьет, маленькими глоточками, полоская рот, он одобрительно кивнул и, дождавшись, когда он закончил пить, спросил: — Работал в кузне?
Грон молча кивнул.
— Заметно. — Хозяин повернулся к надсмотрщику. — Эй, Кривоногий, пожалуй, ты провернул неплохую сделку, может, в следующий раз послать тебя покупать железо и медь? — И он громко заржал, перекрывая гулкие голоса остальных обитателей кузницы. Отсмеявшись, он скинул с себя вонючую коламу, сунул ее в корзину у входа и, приподняв огромный шестиведерный чан, наполненный колодезным рабом, опрокинул его содержимое на себя.
Раб-бадья безучастно смотрел, как на полу разливаются результаты его дневных трудов, — видимо, такая картина была привычной. Хозяин звучно выпустил газы из желудка, похлопал себя по объемистому животу и вышел из кузни. Рабы опустились на пол у своих мест.
— Откуда ты, новенький? — окликнул кто-то.
— С ситаккской галеры, — усмехнулся Грон.
— Это мы слышали, а как попал к пиратам?
Грон грустно мотнул головой. Здоровенный чернявый раб, работавший молотобойцем за соседней наковальней, махнул рукой:
— Не лезь к человеку, захочет — расскажет, ему еще отойти надо, сам знаешь, каково на ситаккской галере: эти шакалы друг другу готовы глотки перегрызть, а пленнику…
От двери послышался шум, потом на пороге возникла дородная девица в добротном платье, с губами, подмазанными соком кленеи, и подведенными сажей глазами. Оглядев кузницу, она заметила Грона, и ее губы растянулись в улыбке, показав мелкие острые зубки.
— Э, да у нас новенький.
— Ягана! — со двора раздался зычный голос хозяина, но девица, не обратив внимания, подошла к Грону и провела рукой по его груди:
— Да ты симпатичный, — она зазывающе засмеялась, — и такой молоденький…
Со двора снова послышался рев хозяина. Девица надула губки и поморщилась, но тут же сладенько улыбнулась и шаловливо стиснула в кулачок руку, успевшую уже спуститься до низа живота.
— Ладно, дорогой, после поговорим. — Она отвернулась и пошла к двери, призывно покачивая бедрами.
— Ну, пропал парень. — Чернявый сумрачно помотал головой и пояснил: — Это жена хозяина, та еще дрянь. Блудливая, как кошка. И деваться некуда, откажешь — со свету сживет, хозяину житья не будет, пока тебя не сгноит, а попользуешь — хозяин взбеленится. Вообще-то она его в руках держит, но когда ты ей надоешь, тут тебе и конец — хозяин тебе этого ни в жизнь не простит.
— И что, часто она так?
— Из рабов нет, а так почитай каждый день по тавернам шляется.
— И хозяин терпит?
— А куда деваться? Говорят, попервости он было попытался ее зажать, так она ему неделю ни минуты спать не давала. Он уже молотка в руки взять не мог. Похудел, кожа с брюха свисала. Она ж своей маткой любого мужика угробить может сей секунд, зверь, а не баба. Так что, когда на стороне, — он ничего, терпит, но уж коли здесь — так всю свою злость… — И чернявый обреченно махнул рукой. — Не жить тебе, парень.
— Привет, вонючки.
На пороге появились несколько женщин с котлами, из которых пахло чем-то съедобным.
— О, у нас новенький. — К Грону устремились три дамы не первой свежести.
Он мысленно застонал — в его состоянии страшно было даже подумать о том, чтобы хотя бы пошевелить ногой, а его мужское достоинство сейчас не поднял бы и ворот, прикрепленный к потолку кузни.
— Оставьте парня, мокрощелки, вам бы все на мужике прыгать, не видите, еле живой. — Чернявый повернулся к Грону, протягивая миску с похлебкой. — На вот, похлебай. — Видимо, он решил опекать Грона, и тот был ему благодарен за подобную заботу.