Прощай, Урбан де Грандье! Спасибо за Диадему!
И тут мой взгляд случайно упал на обнажившуюся от обрушившейся земли гранитную плиту, лежащую у края заваленного склепа. Вырубленная неумелой рукой надпись на ней на старорусском языке гласила: «Маркиза Жозефина де Грандье. 1780–1837». Ни креста, ничего иного на плите больше не было. Так вот где лежала покойная маркиза, это ее призрак привиделся мне в склепе! По неизвестным причинам ее похоронили рядом со склепом, а не внутри его.
Отряхнувшись и, более-менее, приведя себя в порядок, я посмотрел на часы. Треснутое стекло было измазано грязной смесью яда и земли. Протерев его носовым платком, я узнал время – был третий час ночи. Ну что ж, надо идти за мертвой водой, теперь уж, наверное, самое страшное позади. Еще раз сверив маршрут с картой, я снова двинулся в путь, но уже без того внутреннего напряжения, которое сопутствовало мне в самом начале моего появления на Клещихе и теряясь в догадках о своем спасителе.
Вскоре отблеск Луны от тихой, зеркальной глади воды показал, что я иду правильно. Осталось выйти на нужный сектор озера. В том районе не должно быть зарослей ивняка, кустов и камышей. Заросшие берега, как говорилось в «инструкции» – явный признак того, что в таком озере, или на данном его участке, вода самая что ни на есть обыкновенная.
Наконец, я добрался до нужного места. Берег здесь был песчаным, а вода, в отличие от других мест на озере, подсвечивалась, как бы, изнутри серовато-зеленоватым отсветом, но не ровным, а волнообразно и медленно расходящимся, словно по раскручиваемой спирали. Впрочем, если не приглядываться, да еще и не знать ничего о мертвой воде, то этого явления можно было бы и не заметить.
Ветер к этому времени стих, облака разошлись, и огромная луна была полновластной хозяйкой на небе, рассыпая в ночи мертвенный серебряный свет. От прибрежных могил были четко прочерчены лунные тени, старая, жухлая трава искрилась первыми бисеринками росы, где-то пел монотонную песню загулявшийся сверчок, врезаясь этими звуками в опустошенную тишину кладбищенского уныния.
Я подошел к берегу и, присев на корточки, опустил в воду Диадему, и она моментально покрылась мелкими пузырьками, словно закипела в воде. Подумав, я присоединил к ней и кинжал, с лезвием которого произошло то же самое. Теперь мне предстояло испить мертвой водицы.
В русских сказках мертвой водой залечивали раны, но я не помнил, где ее брали герои этих сказок. Наверное, как вариант, в таких вот кладбищенских озерах.
Я посветил фонариком – на предмет обнаружения в воде разных там дафний и иных букашек. Отправлять их в желудок мне вовсе не хотелось – достаточно и того, что в озере присутствует «химизм трупного яда» – как говорилось в «инструкции». Но вода была чиста и прозрачна – может, от того самого энергетического потенциала, который сейчас присутствовал в ней, уничтожающего все инородное, а, может, из-за того, что уже почти середина осени, по ночам бывают заморозки, и мелкая букашня там попросту вымерзает. Тем не менее, пить ее мне казалось противно. Но – надо!
Я глубоко вобрал в себя воздух, как будто собирался выпить водку, зачерпнул воду в пригоршню и отправил ее в рот. Вода – как вода, только чуть сладковата, ведь трупный яд имеет сладковатый привкус. Но такое ощущение могло возникуть чисто психоустановочно, ведь когда вам кто-нибудь подаст стакан обычной воды и скажет при этом, что выжал в него несколько капель лимона, вы действительно почувствуете его вкус. Во всяком случае, мне было легче так себя утешить.
Проглоченная эта озерная водичка вызвала внутри меня физическое ощущение ее прохождения в мой желудок, она обжигала, словно спирт, хотя никакой крепости реально не имела. Появилось ощущение брожения по телу некоего внутреннего огня, наливавшего меня неведомой мощной энергией. Эта энергия развернуло мое тело, безо всякого усилия с моей стороны, и я встал и выпрямился во весь рост, наслаждаясь новым благостным ощущением наливавшей меня силы.
Я огляделся. Мне показалось, что от кладбищенских могил стало исходить слабое свечение и от них отрываются, порхают и плавно двигаются некие белые тени, может, призраки, все ближе подступающие и с угрозой теснящиеся ко мне. На ближайшем памятнике фотография молодой черноокой девушки ожила, и ее глаза пристально уперлись в меня, казалось, подозрительно оглядывая незваного пришельца с ног до головы. А со стороны озерца в мою сторону по воде поплыла какая-то огромная зубастая морда, размером с пивную бочку. Впрочем, это мог быть и клочок так странно оформившегося тумана, потихоньку встававшего над озером.
И тут я услышал протяжный, призывный и какой-то даже торжествующий волчий вой. В лунном свете я увидел на противоположном берегу настоящего огромного волка, вытянувшего к ночному светилу голову с раззявленной пастью. В серебряном сиянии, переливалась начищенным же серебром его великолепная седая грива, резко контрастирующая с его общей серой волчьей мастью. Как бы в ответ его песне, из осинового пролеска за моей спиной, отозвался глухой перестук бубна, и звуки его были похожи на те, которые производят самцы горилл, когда стучат себя кулаками в грудь, празднуя победу над соперником за благосклонность самки. Но откуда здесь, хоть и на краю, но все же города, волки, шаманы, бьющие в бубен, или гориллы?
От этих ли звуков или по какой-то иной причине, но смыкающиеся вокруг меня призраки стали отступать и рассеиваться, зубастая пасть на озере опустилась на дно, а голова с фотографии черноокой девушки, пролив кровавую слезинку, стала плоской и недвижной, потеряв свой объем и влипнув назад в памятник.
Однако мне было не до того, что происходит вокруг, глотать воду нужно было подряд, не останавливаясь, и я в спешке проглотил еще оставшиеся пять пригоршень. Теперь мое тело распрямилось, как бы, под силой мощной пружины. Я встал и, подставив лицо звездному небу, вскинул вверх руки, обращенные ладонями к Луне. Мне почудилось, что потоки лунного света, обрушившись со светила ослепляющим ливнем, прожгли меня насквозь, отозвавшись чудовищной болью в сотрясаемом, как от грозовых молний, теле, голова моя налилась огненным смерчем, выжигавшим сознание. Глаза заискрились и забрызгали раскаленными струями слез. Дикий вопль, который произвело мое горло, погнал штормовые волны по озеру, хлынувшие на прибрежные могилы, и слился с волчьим воем и боем бубна в какую-то сумасшедшую, ужасающую мелодию, от которой у меня самого побежала по телу морозная дрожь. Потом тьма, как обвалившийся в шахте уголь, накрыла меня.
…Очнувшись, я первым делом опять посмотрел на часы. Шел пятый час утра. Значит, я провалялся на холодном берегу не менее часа. Но никаких признаков надвигающейся простуды или иного недомогания, я не чувствовал. Наоборот, самочувствие мое было превосходным, было ощущение полета, стоит только сделать прыжок – и взлетишь в поднебесье! Точно такое ощущение я уже когда-то испытывал, я его уже ранее чувствовал, но напряжение памяти ничего не дало. И тогда подсознание подсказало мне, КОГДА это было – в тот момент, когда я родился! Но теперь это невероятное ощущение было осознанным, им можно было наслаждаться. И я не торопился отпускать его…
Но всему приходит конец, надо было заканчивать и мои дела здесь. Вокруг теперь было тихо и спокойно – никаких тебе волков и шаманов, никаких призраков, никаких явлений. Мирно мерцало озеро отблесками звезд и луны, посвистывал песни сверчок, укладывались на покой привидения в своих могилах. Диадема и кинжал больше не кипели в воде, да и сам внутренний серо-зеленый свет в озере, практически, угас, растворившись в темных глубинах. Я вытащил Диадему Иуды и кинжал, отер их от сырости и разместил их на себе таким же образом, как и несколько ранее, а затем двинулся к кладбищенским воротам.